— Расскажи мне, Эшт…

— Что рассказать, феанни?

— Как умер Лох Белах?

А вот это мне вряд ли стоит делать, памятуя о всех слухах об отряде Мак Кехты, достигавших нашего прииска. Даже если они только наполовину правдивы, как и положено слухам. Не с очень хорошей стороны показала себя наша приисковая братия.

Я замешкался и тут увидел, что Этлен легонько, едва заметно, качает головой. Видимо, старик-телохранитель вполне разделял мои опасения. Стрыгай меня загрызи, я почувствовал нечто похожее на симпатию. Он оказался первым встреченным мною за время жизни на севере сидом, думающим не только о себе и своих сородичах, но и о грязных «салэх».

Значит, правду говорить нельзя. Лгать тоже как-то не хотелось. Придется отделываться полуправдой. Это известная уловка, к которой с успехом прибегают все, начиная от мамаш с няньками и заканчивая умудренными годами монархами, правителями государств.

— Он погиб как воин, феанни. — Гелка с изумлением уставилась на меня распухшими от слез глазами. — В бою, с доброй сталью в руках.

Ага, и в ногах тоже. С содроганием я вспомнил ржавые костыли, не желавшие выдираться из закаменевшего на морозе тела даже при помощи молотка и клещей.

— Кто?

Вопрос застал меня врасплох. Он был недосказанным, но оттого не стал менее понятным.

— Это чужаки, феанни. Не наши люди. Не приисковые.

Главное, самому уверовать, что это правда, и тогда голос будет звучать убедительно, без предательской дрожи. В конце концов, я же не знаю наверняка, распинали Лох Белаха Трехпалый с Юбкой и Воробьем или это дело рук исключительно воинов капитана Эвана.

— Какие чужаки? Откуда пришли?

— Похоже, феанни, это были наемники…

— Чьей армии? Экхарда? Витгольда?

— Откуда мне знать, феанни? Гербов они не носили. — Гербов они действительно не носили, но зачем Мак Кехте знать, что под полушубком Эвана Белый обнаружил бляху с гравировкой — распластавшийся в прыжке олень. Даже самым затюканным работягам не нужно было ничего растолковывать. Символ и королевский герб Ард'э'Клуэна знали все.

— Куда они направились потом?

— Никуда.

Коротенький ответ вызвал замешательство даже у невозмутимого Этлена. Неужели они подумали, что убийцы Лох Белаха остались жить у нас и превратились в мирных старателей? Или что они засели в засаду на сидов с начала весны до конца лета?

— Они все погибли, — поспешил я с объяснениями. — Все до единого.

Вот тут удивление перворожденных наконец-то прорвалось наружу.

— Кто их убил, Молчун? — пристально впившись в меня взглядом, негромко проговорил Этлен. Словно пытался подловить меня на лжи. Ничего не получится. Это как раз и есть самая настоящая правда.

— У меня был друг, — честно, как жрецу перед смертью, сказал я. — Никто не знал, откуда он пришел к нам и чем занимался раньше. Он оказался мастером меча. О таких я слышал только в сказках…

Телохранитель скептически прищурился. Что ж, оттачивающий боевое искусство столетиями сид может презирать потуги людей сравняться с ним в рукопашной. Сколько лет было Сотнику? Около сорока. Туда-сюда пара годков. В каком возрасте он мог взять меч в руки? Даже с учетом пригорянского акцента и южного загара лет в пять, не раньше. Вот так и выходит, что его тридцать пять годков против нескольких Этленовых, который наверняка в Войну Обретения был полноправным воином.

Но сида я в бою не видал, а завораживающий танец Сотника в вооруженной толпе помню очень хорошо. Неизвестно, кто из них взял бы верх, сойдись эти бойцы в рукопашной.

— Его заслуга не только в воинском мастерстве, — продолжал я. — Он первым бросился на пришельцев, а уж люди потянулись за ним.

Здесь Этлен кивнул одобрительно и с пониманием.

— Их могилы там, — совсем невпопад ляпнул я и махнул рукой в сторону пустыря за руинами.

— А Лох Белах? — Убитые люди Мак Кехту по-прежнему интересовали мало.

— В лесу, феанни. В горы я не смог бы его дотащить. Пришлось сбить помост на дереве.

Этлен открыл было рот, но сказать ничего не успел — воительница перебила его, поднимаясь на ноги одним плавным движением:

— Ты отведешь меня к нему!

А то у меня есть выбор? Оставалось кивнуть головой угрюмо.

— Девочку здесь оставлю, — только и нашелся что сказать.

Мак Кехта махнула рукой, разворачиваясь. Действительно, какое ей дело до человеческих детенышей?

Этлен глянул госпоже в спину и подошел ко мне. Спросил вполголоса:

— Где сейчас твой друг?

— Погиб в холмах. — Я отвечал чистую правду — в этом не было ничего запретного, да и врать старику попросту не хотелось. — Думаю, замерз.

— Зачем? — Сид от удивления оговорился, но тут же поправился: — Почему? По какой причине?

Мне не хотелось ничего рассказывать перворожденным. Это все равно что обнажать душу, ожидая плевка. Чего еще ждать от существа иной, высшей по своему убеждению, расы, если свои не слишком-то церемонятся? Но телохранитель смотрел так открыто и пристально, что я не выдержал.

— Один из убитых чужаков оказался его родным братом. Он унес его тело хоронить и не вернулся.

Вот. Вроде бы и объяснил, и без излишних подробностей.

Лицо сида скривила презрительная гримаса.

— И никто не искал его?

— Никто. — Крыть нечем — никто не искал, а и я не кинулся.

— Салэх!

Первый раз из уст Этлена я услыхал эту кличку. У Мак Кехты она звучала как унизительное, но все же привычное и обиходное слово, а телохранитель выплюнул его сквозь стиснутые губы. Словно пощечину влепил.

Правильно! Поделом! Так нам и надо! Не просто салэх, а каменные крысы. Надо думать, после моего рассказа о Сотнике люди хоть немножко поднялись в глазах Этлена, а теперь снова упали ниже прошлогодней травы.

Сам-то он, конечно же, не раздумывая бросился бы на поиски пропавшего друга и если бы не спас, вытащив обмороженного из любых сугробов, то хотя бы в последний путь к Престолу Сущего снарядил, как положено. Не бросил волкам на поживу.

Все легендарные герои так поступали. А мы — не герои. Мы — работяги, озабоченные тем, чтобы был кусок хлеба, а к нему, желательно, ломоть мяса либо сала, чтоб было что на плечи надеть да на ноги обуть, чтоб податью не утесняли слишком сильно. Да мало ли чего еще? Вот и зашорены наши глаза и души вместе с ними. Верим, ясное дело, и в дружбу настоящую, и в любовь до погребального костра. Только в жизни чаще не их встречаем, а подлость, предательство. Не щедрость, а жадность, не доброту, но жестокость кровавую. Перворожденный обобрать норовит до нитки. Торговец — получить барыша побольше, нажиться за твой счет. До героизма ли?