Голова болела и кружилась, тошнота не проходила, сломанное ребро ныло. Лечения в больничке никакого, но жить все-таки можно. Какой-никакой уход, тепло, кормежка более-менее и главное – работать не нужно.

Но уж лучше бы работать на каторжной погрузке, чем лежать в больнице в ожидании катастрофы.

– Добром это не закончится, – сказал Ряха.

Раньше он Трофима старался не замечать, а сейчас чуть ли не лучший друг.

Вчера он еще пластом лежал, а сегодня ожил. Сначала Трофима к себе подозвал, а ночью сам к нему на шконку подсел. Чифирь запарили под горстку карамелек-грохотулек. На конкретный чифирь не хватило чаю, жиденький «Байкал» вышел, но лучше что-то, чем ничего.

Дверь в палату заперта снаружи, дежурный врач спит в ординаторской, но жизнь в больничке теплится. Где-то неподалеку находится палата, где отлеживается Греция. Он уже оклемался, наверняка тоже сейчас чифирит. А есть еще палата, где марку держат даудовские, два бойца из бригады Кулича, которым так не повезло в драке с Трофимом и Ряхой. Они уже тоже более-менее в порядке, как бы удар не нанесли…

– Это хозяин мутит, – отхлебнув из кружки, произнес Ряха.

Он бросил в рот конфетку, но выражение лица стало таким, как будто на зуб ему попала долька лимона. Тревожно ему на душе, и это настроение заразой перекинулось на Трофима. Впрочем, он и сам осознавал всю сложность своего положения.

– Для него главное – с Грецией покончить. А потом он и за Дауда примется… Сначала Дауд сожрет Грецию, а потом его самого… Но пока его сожрут, нас вперед ногами могут вынести.

– Если хозяин мутит, жди беды, – невесело кивнул Трофим.

Даудовские действовали нагло, агрессивно, и все двери для них открыты, как будто сама лагерная администрация помогала им. Их много, и они отмороженные. Власть Греции пошатнулась, зато Дауд прет как танк, и Трофим снова может оказаться у него под гусеницами. В прошлый раз повезло, но это не повод для оптимизма…

Трофим услышал шум за дверью – кто-то вставлял ключ в замочную скважину. Сначала открылась решетчатая дверь, а затем основная. Трофим к этому времени уже стоял на ногах, сжимая в руке алюминиевую ложку с заточенным черенком. И у Ряхи в руке заточка…

В палату вошел атлет в арестантском ватнике, за ним нетвердой походкой следовал крупного сложения мужчина средних лет. Лицо вроде бы не старое, но лоб изрезан глубокими морщинами, в волосах ранняя седина. Раскосые глаза, с хищной горбинкой нос. Шествие замыкал еще один «бык». Все в теплых ватниках нараспашку.

Трофим напрягся, а Ряха, напротив, расслабился.

– Станислав Сергеевич! – с достоинством, но радушно улыбнулся он.

Мужчина с греческим носом благодушно кивнул. Сначала приложил палец к губам, а затем подал Ряхе руку. «Бык» тихонько закрыл дверь в палату.

Трофим никогда не видел Грецию вживую, но знал, как его зовут по имени-отчеству. Да и внешний антураж, с которым пожаловал в палату незваный гость, указывал на важность его персоны.

– Не шуми, Леша, не надо… Это кто? – глядя на Трофима, спросил Греция.

– Трофим.

– Слышал, слышал… А это что такое? – Вор скользнул взглядом по заточке, которую Трофим держал в руке.

– Так это, думали, что даудовские…

– Правильно думали, – скривился Греция, усаживаясь на шконку. – Псов конкретно спустили с цепи. Скоро здесь будут…

– И что теперь?

– Хотел бы я тебя порадовать, Леша, да не могу. Со всех сторон обложили… Надо было «мочить» Дауда, – проговорил вор и с упреком посмотрел на Трофима.

Взгляд у него тяжелый, пронизывающий, вымораживающий. Трофиму стало не по себе, в душе засквозило. Он понял, на что намекает вор, но в свою защиту ничего не сказал.

– Нехорошо вышло, пацан, – с осуждением покачал головой Греция.

Трофим продолжал молчать. Может, это и не самая удачная тактика, но сказанные в свое оправдание слова могли только усугубить ситуацию.

– Или не было разговора с Лежнем? – продолжал вор.

– Он хотел что-то сказать, но не успел, – кивнул Трофим. – Заснул.

– И умер?

– И умер.

– Ты бы мог ему помочь?

– Спал я.

– Да ты расслабься, пацан, – усмехнулся Греция. – Нормально все. Ты за Лежня подписался, за Ряху подписался. Свой ты. А свои должны жить… Да, Леша?

– Да, Станислав Сергеевич, – кивнул Ряха.

– А за жизнь еще побороться надо… Здесь нам житья не будет, – с горечью заметил Греция.

– Хозяин? – тихо спросил Ряха, с оглядкой на соседей, которые только делали вид, что спят.

Вор молча и с тоской кивнул.

– И что делать?

– Уже делаем… Уходить надо. Когти рвать.

– Когда?

– Прямо сейчас. Завтра будет поздно. Если уже не перекрыли… Ты, Леша, можешь остаться. Но долго ты не протянешь.

– Ну, если можно, я с вами.

– А ты? – нехотя посмотрел на Трофима Греция.

Ему ничего не оставалось, как согласиться, хотя он представления не имел, как вор собирается рвать когти. Кто ж его на свободу выпустит, если сам хозяин устроил травлю на него?

– Одеться вам надо… Холм!

Громила по кличке Холм открыл дверь, выглянул в коридор и вышел из палаты, увлекая за собой Трофима и Ряху. Так называемая каптерка, куда больные сдавали свои вещи, находилась неподалеку. Нужно было открыть всего одну решетчатую дверь, связывающую локальные отсеки. В обычной обстановке это «всего лишь» могло показаться неразрешимой задачей, но у Холма были ключи если не от всех, то от многих дверей. И открывал он их тихо, и шаг у него мягкий, крадущийся.

В каптерке Трофим отыскал свою одежду, переоделся. И справился с этим раньше Ряхи, который немного замешкался. Холм его не торопил.

Они осторожно вернулись в свою палату, но Греция не торопился их никуда уводить. Заторопился он только после того, как у него в кармане пикнул мобильник. Он прочитал сообщение и взглядом показал на дверь.

Они вышли из санчасти в морозную ночь. Трофим понятия не имел, куда идет. Зато Греция и его «быки» прекрасно это знали.

Им нужно было попасть из одной локальной зоны в другую, но даже ключи от калитки не гарантировали успех. Можно было нарваться на патруль или на даудовских отморозков, которым хозяин дал зеленый свет. Греция с виду вел себя спокойно, достойно, но Трофим улавливал тревожные вибрации в его душе. Вор боялся, и этот страх ставил его чуть не в равное положение с Трофимом. Сейчас он жертва, спасающая свою шкуру. И сам Трофим такой. Но ему-то нечего терять, кроме своих цепей.

Холм провел их из одной зоны в другую. Там процессию ждал человек, который отвел всех в котельную. Греция не смог сдержать вздох облегчения, когда за ним закрылась ржавая скрипучая дверь.