– Не знаю насчет снисходительности, но встречаться с молодыми людьми и говорить с ними он любит, – ответила Мария-Луиза. – И они охотно его навещают. Вряд ли наша молодежь бы так ластилась к нему, если бы он был суров и строг.

– Я не раз видела, как он беседует с Янеком Мазепой, – вставила пани Радзивилл.

– Тот милый молодой человек с хорошим вкусом? – спросила Анриэтта. – Хотела бы я знать, кто его любовница.

Она спросила это прямо, словно бы из обычного женского любопытства.

– Я тоже, – сказала королева. – Раньше он перебрал половину моего двора, а теперь что-то притих. Должно быть, влюбился не на шутку.

– Или она имеет ревнивого мужа.

– Может, и так, – заметила пани Радзивилл. И при этом едва заметно усмехнулась.

– Ваше величество, справа локон торчит, позвольте, я поправлю, – вызвалась Анриэтта и слегка взбила прическу королевы.

– К вашему величеству пани Шиманская, угодно принять? – спросила, входя, пожилая фрейлина.

Королева встала.

– Я приму эту пани, – холодно сказала она, – но потом должна буду хотя бы два часа поработать с господином де Нуайе. Попрошу мне не мешать.

Анриэтта поняла, что это относится ко всем присутствующим.

– Не получили ли ваше величество писем из Франции? – спросила она, отступая к дверям.

– Сама их жду, моя милая, – ответила королева.

– Здесь дует, пани, – сказала Анриэтта Катаржине Радзивилл уже в сенях. – Как бы деток не просквозило. У них шейки открыты…

– Я их сейчас отведу в свои покои, – ответила пани Катаржина. – Нужно нанять им учителя, и я попрошу отца Миколая посоветовать подходящего человека. Иезуиты – прекрасные учителя. Мне матушка учителей не нанимала, ничему меня учить не желала, но мои девочки получат хорошее воспитание.

Анриэтта вынула из ушей дорогие серьги.

– Я здесь долго не пробуду, так вот вам маленькие подарки, чтобы вы меня вспоминали добрым словом, паненки. Вот тебе сережка, Теофилия, и вот тебе, Людовика. Попросите матушку, пусть отдаст их ювелиру, чтобы переделал в перстеньки.

– Благодарите госпожу баронессу, – велела пани Радзивилл, и девочки молча поцеловали Анриэтте руки.

Катаржина не первый год бывала при дворе и много чему научилась. Писала она с ужасающими ошибками, читать вовсе не любила, но знала, что такие подарки делаются неспроста. Понять, что баронессе фон Шекман нужно узнать про пана Мазепу, ей было несложно.

– Присмотритесь к пани Фальбовской, когда она приедет в Краков, – посоветовала Катаржина. – Она будет делать вид, будто знать не знает никого из покоевых. Пан Станислав Фальбовский уже обещал ей, что, если узнает про ее любовника, убьет кавалера и тело в Вислу сбросит. Она сейчас уехала к родне в Варшаву, а где он – того не знаю. Но пан Мазепа ее ждет, иначе бы вел себя с нами, дамами, немного галантнее.

– Он похож на херувима, – ответила Анриэтта.

Дамы обменялись взглядами.

И Катаржина подумала, что курляндская баронесса напрасно облизывается на это лакомство, она для приключений с двадцатилетними юношами, кажется, старовата; хотя всем ведь известно, что ее величество, будучи еще герцогиней Неверской, собиралась замуж за кавалера на десять лет себя моложе, и он страстно желал на ней жениться.

Анриэтта же подумала, что все события последнего времени совершенно между собой не увязываются, и если пани Фальбовская отсутствует в Кракове, то серьги отданы напрасно. Впрочем, она знала таких дам, как пани Катаржина: сообразив, что курляндская баронесса щедро платит за сведения, пани Радзивилл будет прислушиваться всякий раз, как услышит фамилию Фальбовских. И пусть себе думает, что расточительная баронесса мечтает заполучить в постель тоненького изящного мальчика.

На лестнице Анриэтта увидела того чудака, которого Ордин-Нащокин-младший привез с собой. Чудак, никому не кланяясь, спешил наверх, на третий этаж замка, где ему решительно нечего было делать. Если бы это был свой, хорошего шляхетского рода, то непременно напросился бы на поединок. Но придворные только посмеивались вслед заполошному московиту.

Возможно, его послал с поручением воеводский сын. Тогда неплохо бы узнать, что за поручение. И близится полдень – время, когда этот блудный сын нахлобучит шапку с жемчужной пряжкой, чтобы идти в корчму на Доминиканской улице. Где его, возможно, уже ждет Шумилов…

Как удержать воеводского сына, Анриэтта не знала. Мог ли чудаковатый московит сделать это?

На третьем этаже был зал «Под головами», он же – Посольский зал, он же – Тронный. Головы там действительно имелись – деревянные, ими был утыкан весь потолок. На стенах висели драгоценные старинные шпалеры, в два человеческих роста высотой. Их соткали во французском Аррасе, почему они и назывались «аррасами». На шпалерах ткачи изобразили библейские сцены. Анриэтта подумала: «Странно было бы побывать в Вавеле и не увидеть этих сокровищ. Предлог для преследования московита вроде есть…»

Она подхватила юбки и заспешила вверх.

Воин Афанасьевич очень не хотел пускаться в шашни с придворными дамами. Понимал, что надо, – Европа все-таки, тут так принято, если кавалер не говорит даме всяких приятностей и не склоняет ее ко греху, то грош цена такому кавалеру.

Не так он себе представлял свою жизнь за рубежом отечества. Ему казалось, что привезенные и переведенные с тайнописи на польский письма государя откроют перед ним какие-то важные двери, знатные господа одобрят его, дадут ему чин, найдут способ пустить в ход его знания. Пока что лишь отец Миколай похвалил за перевод и указал на грамматические ошибки. А должность покоевого – это ведь вроде подачки, хотя жалованье положено отличное.

Да еще придворные, как он заметил, за спиной у него переглядываются и пересмеиваются. Он уже догадался, почему мысль выкрасть и привезти к Яну-Казимиру Афанасия Лаврентьевича Ордина-Нащокина, которую он высказал, пылая рвением, показалась им нелепой.

«Пожалуй, не следовало связываться с поляками, – подумал Воин Афанасьевич, – просто они были ближе всех прочих. Пожалуй, лучше поискать себе другого места. Письма-то ксендз вернул. Отчего бы не предложить их кому иному?»

Они не устарели, не прокисли! Они бы и шведскому королю пригодились! Мало ли что Россия воевала со Швецией… Сегодня воюет, завтра мирится, в последние годы столько союзов возникло и развалилось, что запутаться можно. В Швеции, правда, на троне после недавно скончавшегося Карла король-дитя, ему лет шесть, не более, но есть же при нем какие-то бояре и особа, которую следует именовать «регент». Воин Афанасьевич даже вспомнил – поминался этот регент в бумагах, имя ему – Магнус Делагарди.

Кроме великолепных залов и разнообразных покоев была в Вавельском замке и библиотека. Туда-то он и забился, потому что никто из придворных туда добровольно не полезет. А книги – на многих языках, и на французском тоже. Французский же надо настолько выучить, чтобы понимать, о чем судачат дамы и кавалеры, состоящие при королеве.