нем, но перечисление и меня впечатлило: профессор, доктор наук, лауреат ряда высших премий в области информатики и автор полутора сотен работ, опубликованных в академических изданиях, все здесь практически из той же среды, но намного ниже рангом, так что слушают с уважением и ловят каждое слово.

– Наш мир меняется очень быстро, – сказал Фальстаф, – вообще идет вразнос, а мы как настоящие сливки общества забились в норки и лишь ворчим, что все не так. На самом же деле это на нас, самой умной и творческой прослойке общества, лежит ответственность за что, что творим, и за то, что случится вскоре!

Я всматривался в лица, ну да, все согласны, но молчат, ждут, это чисто национальное свойство российской интеллигенции: ворчать и критиковать на кухнях, но на собраниях любого ранга втягивать язык до самого афедрона и помалкивать, потому что таксисты и парикмахеры громче и напористее.

– Что нужно обществу сейчас? – вопрошал Фальстаф. – Вы все понимаете, любые блага цивилизации достигнуты только благодаря самоотверженному труду ученых! Благодаря нашим открытиям, изобретениям, свершениям. Это и есть звезды, что освещают мрак невежества и ведут мир в светлое будущее! Но произошел чудовищный перекос в обществе, что сбросит нас в пропасть. Сами посмотрите, кого теперь называют звездами и кому стараются подражать нынешние школьники?

В комнате зашумели, задвигались, послышались одобрительные, хоть и несмелые выкрики.

Фальстаф улыбнулся, сказал:

– Давайте поговорим, что нужно сделать, чтобы выправить положение! Заслушаем предложения… Кто желает сказать?.. А я пока посижу, ноги уже не те.

В зале замялись, поглядывают один на другого, это таксисты и парикмахеры уже рванули бы на сцену, я сделал на большом экране изображение крупнее и ярче, добавил громкости и появился там с сияющим лицом и улыбкой в тридцать четыре зуба.

Все подняли на экран взгляды, когда я заговорил оттуда громко и напористо, словно демократ, критикующий власть:

– Извините, я сейчас на Крайнем Севере, примчаться быстро не могу даже ради такого великого дела! Я один из спонсоров, у нас здесь в Заполярье нет ночных клубов, которых в Москве как грибов в лесу после дождя, зато много научных работников, инженеров высшего уровня, возводим атомную станцию леговского типа, первую в мире… Простите, отвлекся!.. Мы, атомщики и нефтяники Севера, готовы поддержать вас и финансово. А сердцами уже с вами!

Смотрят на меня с уважением, атомщики и нефтяники у нас самые богатые, с такой поддержкой развернуться можно еще как.

На полшага вперед выступил высокий голубоглазый блондин дагестанского типа, сказал пылко:

– Меня зовут Бадрутдин, я студент третьего курса информационных технологий. Могу с друзьями организовать митинг…

Я выставил перед собой обе ладони, прерывая горячую речь.

– Пока никаких митингов, демонстраций, протестов!.. На первом этапе только разъяснительная работа. Увы, населению приходится напоминать такие истины, что дважды два четыре, а ученые создали этот мир не для того, чтобы его разлагали клоуны, спортсмены и телеведущие. Миром должны править умные, а не самые громогласные и напористые, как почему-то получилось. Иначе все рухнет.

Дагестанец вскинулся, как конь перед неожиданно выпрыгнувшей навстречу стеной.

– Но теория без дела мертва…

– Будет и дело, – пообещал я, – сперва нужно проверить, как среагирует мир на такую назревшую ситуацию. Мы сперва должны обратить внимание на этот назревший нарыв, что уже заражает и без того не слишком здоровый организм… Поднимем волну! Пусть все увидят!

Фальстаф сказал со стула:

– Все и так видят. Пора выразить возмущение. И что так дальше жить нельзя. Но сперва создайте комитет, выберите правление, председателя. Я здесь только для того, чтобы открыть учредительное собрание, а дальше руль в ваших руках!

Глаза блондина загорелись, я уже видел, как он в мечтах рулит движением, что снесет старый мир в пропасть, а на его руинах построит наш новый и светлый, нужно только успеть ухватить руль и не дать другим выдернуть.

Я прибавил громкости и сказал с экрана, укрупнив изображение:

– Мы интеллигенты, наше оружие – слово. Гусары, молчать!.. Разъясняйте нашу позицию. Напоминайте, что мы, ученые, создали этот мир и сейчас видим с тревогой, как он рушится! А под развалинами погибнут и те, кто в погоне за желудями подрывают его корни.

Ночью, судя по новостям, прогремел мощный взрыв в ночном клубе на Арбате. Погибло семьдесят человек при взрыве, еще тридцать были раздавлены обрушившейся крышей.

На место взрыва прибыли десятки специализированных авто, работают спасатели, пожарные, волонтерские группы, все суетятся, орут, приходится работать, а как было хорошо только получать довольно высокие зарплаты.

Саруман и Фальстаф в своих креслах, со спины их не видно, только у Фальстафа бока свисают по обе стороны. Я переключился на камеру, что смотрит со стороны компов, теперь оба ко мне лицом, старые и грузные, последние мамонты той уходящей эпохи, когда профессора были похожи на профессоров, а не боксеров на пенсии.

Фальстаф, правда, приспособил в помощь GPT-6, разума тот не обрел, чего так страшились алармисты, зато работает быстро и точно, доказывая, что расшаренный интеллект и разум не одно и то же.

– Привет, – сказал я с экрана, что на стене напротив Фальстафа, – что смотрите?

Он поморщился, вместо него ответил злым голосом Саруман:

– Сейчас новостная хроника круче любого боевика. Видишь, пожар дотушивают?

– Это запись, – ответил я. – А что было?

– Ночной клуб, – сообщил он. – То ли грабанули и следы заметают, то ли конкуренты…

Фальстаф сказал еще злее:

– Только вчера поговорили насчет движения в защиту ученых, и вот сразу…

Я сказал быстро:

– Не гони волну. Это не наши. Просто не успели бы. Да и не наши методы. Вряд ли кто-то из интеллигенции умеет обращаться даже с пистолетом, а чтоб пронести бомбу и рвануть…

Фальстаф буркнул:

– Я вообще думаю, сами рванули ради страховки.

Саруман даже не сдвинулся в кресле, тяжелый и грузный, проворчал там в глубине:

– Вряд ли, все ночные клубы деньгу гребут, мама не горюй. Как в последние дни Рима!

– Ну и хрен с ними, – сказал я. – Лишь бы паучников не взрывали.

Он вскинул на меня взгляд, полный неодобрения.

– Но там же люди погибли!.. Молодые, дурные, еще могли бы исправиться. Ты что-то ожесточился, Берлог.

Я подумал, ответил почти уверенно:

– Да нет, я и был таким, только скукоженный в жестких рамках общества. А сейчас свободен от всех рамок и красных линий. То ли бессмертный, то ли вовсе неживой, но как-то так. Боюсь, когда начнем переводить людей в цифру, такое начнется, если каждый сбросит узду…

Саруман вздрогнул, зябко поежился.

– Вообще-то да, – сказал он, – не продумали, а что