Но нет, судя по всему, жираф тоже видит этого парня. С деланной неловкостью ступает вбок, на толстую ветку. В ответ на хруст желтоглаз мгновенно разворачивается, отбрасывая сигарету, и устремляется к нам.

Сильнее нажимаю ножом, уткнутым в живот жирафа, от чего тот в панике вскидывает руки и повышает голос:

– Стой, Исак, стой!

А желтоглазому похрен, он подскакивает, не отрывая взгляда от моего лица, и тычет длиннющим пальцем чуть не в глаз.

– Ты! Что ты сделал с моим братом?!

Да он и кроме нервозной тряски хорош: зрачки микроскопические, кожа бледная, на лбу испарина… Обдолбанный.

В следующее мгновение я держу парня за сломанный палец – нехрен в меня тыкать, – но желтоглаз и не замечает этого, продолжает пялиться широко распахнутыми глазами и выдавать отрывистые слова, которые переводчик игнорирует. Терпеть не могу нариков.

Вдруг на заднем плане замечаю подвывание жирафа: забывшись, я сильнее надавил ножом ему в живот. Униформа уже пропиталась кровью, но лезвие вошло неглубоко, так что переживёт.

Отпихиваю жирафа в сторону – он определённо уже не является угрозой – и скручиваю желтоглаза номер два за шею: теперь лохматая голова пыхтит из моей левой подмышки. Как удобно, что местные мутанты ростом не вышли. Конечно, я бы с удовольствием сломал ему что-нибудь ещё, вот только велик шанс, что не почувствует. Поэтому для наглядности поднимаю нож горизонтально на уровень глаз, медленно вжимаю лезвие в переносицу и провожу, оставляя красный разрез. Говорю с расстановкой, чтобы желтоглазу хватило соображения осознать смысл:

– Ты меня бесишь. Дёрнешься – отрежу нос. Ты! – перевожу взгляд на жирафа. – Веди внутрь. И скажи своим, чтоб без глупостей, иначе всем руки переломаю.

Поморгав испуганными глазами, парень семенит к центральному входу в здание.

Распахивает дверь и даже придерживает, оглядываясь на меня, щурясь подслеповато. Какой воспитанный.

Коридор полон скачущих теней – от листвы кустов и деревьев, растущих выше, на недостроенных этажах, – которые мешаются с зеленоватым светом солнц. В первое мгновение дезориентирует, но привыкаю я быстро, многолетняя привычка. В стене слева – несколько дверных проёмов, но один отличается от прочих. За ним не такой же колышущийся сумрак, как в коридоре, а чернота. Спуск в подвальный этаж.

Жираф делает шажок туда и выжидающе поворачивает ко мне голову на длинной шее – увидел ли я дорогу. Спасибо за ваше содействие, суд это учтёт.

Однако в этот момент налетевший ветер обдаёт вонью: гнилостный запах, но необычный, сладковатый, с нотами гари. Мозг мгновенно идентифицирует источник. Труп.

Принюхиваясь, волоку желтоглаза за собой, заглядываю в один дверной проём, второй…

В следующей комнате стены без окон, целые, а потолочного перекрытия нет совсем, первый и второй этажи объединены. Получается высокий колодец, невидимый снаружи.

Правая стена темна от тени: все солнца стоят чуть выше её края, слепя глаза. И посередине стены висит, раскинув руки, тело. Словно распятие. Мутанты тоже повёрнуты на религиозных мотивах? Или это такая месть?

Заслонив глаза от света, подхожу ближе. Верёвки удерживают тело за шею и запястья. Легко узнаю бритую налысо голову и крупный, с горбинкой, нос. Капитан Войтовский, командующий операцией «Вандалы». Его не то что сожгли, а… Словно бы завялили: в некоторых местах подпалено до черноты, но в целом тело ссохшееся и не разлагается. Потому я и не унюхал раньше, снаружи здания. И этот сладковатый запах… Какое-то мумифицирующее вещество?

Везде, на лице и по всему телу капитана, видны неглубокие рассечения, сделанные до смерти. Теперь понятно, почему его голос звучал так странно. Может, он специально сказал это «эвакуация бессмысленна» – чтобы зацепить внимание, дать понять, что здесь происходит не то, чего ожидали планировавшие операцию? Хотя, может, от пыток плохо соображал, только и всего.

Тем временем желтоглаз тянет голову из захвата, будто пёс, старающийся снять ошейник, и я сжимаю шею сильнее, чтоб не портил момент. Теперь он ослабляет нажим, лишь втягивает воздух с долгими сипящими звуками.

Чёрт, у меня нет возможности снять капитана со стены и похоронить. Я не знаю никакой молитвы, чтобы произнести перед его трупом. Я даже не могу стоять тут дольше. Пора идти.

Развернув нож лезвием вниз, чтобы освободить указательный и средний пальцы, отдаю телу последнее для него воинское приветствие. Спасибо за вашу службу, капитан четвёртой степени Александр Войтовский. Спасибо от меня и от Эрика Смита.

Возвращаюсь в коридор, от души пережав шею желтоглазого пидора: бесит своим сипением. Если жираф за это время сбежал, я всем тут проделаю непредусмотренные природой дырки для дыхания, а когда найду его – а я найду! – то повешу рядом с Войтовским.

Но нет, жираф стоит там же, у тёмного дверного проёма, ждёт. Повезло ему. Мне, вообще-то, тоже: сейчас я зол настолько, что если сорвусь, наплевав на прямой запрет Ланы Смит, то остановиться будет трудно.

А пока что я держу себя в руках и вслед за жирафом спускаюсь по узким металлическим ступеням.

Ещё один пролёт.

В подвале темно, лишь красная точка вдали отмечает вход в бункер: замок закрыт.

Перекладываю нож в левую руку, по-прежнему удерживающую под мышкой голову желтоглаза-два, утыкаю лезвие ему в щёку, а правой обхватываю шею жирафа, посильнее впившись ногтями в кожу под подбородком. Чтоб не потерялся, чтобы напомнить, кто тут командует, плюс ещё один заложник не помешает. Если я не могу мысленно общаться с местными – и Ру, видимо, не мог, раз попался в ловушку, – это ещё не значит, что они не способны разговаривать между собой.

Темнота концентрированная, давит духотой тёплого застоявшегося воздуха – значит, потолок низкий. Стоит подняться на цыпочки, как упираюсь в него макушкой. Однако наши шаги сопровождает гулкое эхо – помещение большое. Похоже, что занимает всё пространство между несущими стенами здания на поверхности.

– Совет тебя убьёт, – злорадно шипит желтоглаз-два, Исак, из моей левой подмышки. С таким смаком, будто уже меня пытает, однако скучающий тон переводчика портит весь пафос. – Тебе отрежут ноги! Отдадут голодным крысам… Я попрошу, сильно попрошу, Совет разрешит… Я порежу тебя… И съем… Отрежу твои уши… Язык… Глаза вырежу… – голос становится тихим и размеренным, будто парень бормочет молитву. Внезапно вскрикивает: – И СЪЕМ!

Вопль разносится по пустому пространству вокруг, отскакивает от стен, возвращается к нам, чтобы перемешаться с последующими звуками желтоглаза: он попёрхивается резко втянутым воздухом и протестующе булькает кровью. Мечущаяся по подвалу какофония объясняется просто: стоило чуть нажать, и лезвие ножа проткнуло щёку Исака вместе с языком. Ненавижу обдолбанных придурков!

Зато теперь он молчит. Помыкивает агрессивно, фыркает