Она подняла на него короткий взгляд и встретила открытую улыбку На такую улыбку невозможно было не ответить, и Надя улыбнулась.

Будевин был ярким представителем южан. Среднего роста, крепкий и широкоплечий. Он сильно загорел за долгое южное лето, обесцветились брови и ресницы, но от этого ярче казались голубые глаза. От правого виска вниз до подбородка опускался широкий шрам. Некрасивый, отталкивающий, но царевну он не пугал. Ей нравился Будевин. Бывает же такое — смотришь человеку в глаза и сразу проникаешься симпатией.

Над городом зазвенели колокола.

Надя и Будевин замерли, настороженно вслушиваясь. Потом встретились взглядами.

— Вам разве не нужно быть сейчас там?

— Мое дежурство начинается через час. Все в порядке.

— Для вас это так обыденно, что даже страшно.

Солдат пожал плечами.

— Мне очень жаль! — сказала Надя.

Будевин улыбнулся, тронутый ее наивным сочувствием.

— Мне тоже.

Застучали копыта лошадей. Снизу к остановке поднимался трамвай. Колокольный звон над городом затих.

— Будевин! — поддавшись порыву, спросила Надя. — Если бы вы встретили живого чародея, что бы просили? Меч? Броню?

Трамвай остановился перед ними. Будевин посмотрел ей в глаза и грустно улыбнулся.

— Ни то, ни другое, Настенька. Пусть забудут дорогу на землю. Как думаешь, есть такое волшебство?

Он подмигнул ей, широко улыбнулся и запрыгнул на подножку трамвая. Царевна осталась на остановке.

Пана Станислава и пани Ирины дома не оказалось.

Юлия сидела в саду и нанизывала на рыболовную леску разноцветные стеклянные бусины. Она подняла взгляд, узнала Надю.

— Утро доброе, Настасья!

— А ты почему дома?

Юлия смущенно улыбнулась.

— Родители ходят в храм Мокоши. Там ужасно скучная церемония. Я сказала маме, что у меня женские дни. — Девушка предостерегающе подняла палец к губам. — А почему ты не в храме?

— Я еще плохо знаю город.

Юлия оживилась:

— Хочешь покажу?!

Храм Бальдра-Ярока вблизи оказался еще больше, чем ей представлялось со смотровой площадки. Высокая позолоченная пагода сияла, как осколок солнца. Вокруг был разбит ухоженный парк с фигурно подстриженным кустарником и лавочками для отдыха.

Следом за Юлией Надя вошла в храм.

Здесь пахло свечами. Сквозь распахнутые окна влетал прохладный утренний ветер, было светло, празднично и людно. К алтарю и статуе Ярока не подойти. Девушки постояли немного у двери, любуясь желтыми и лазурными фресками, и вышли в парк.

— А где крематорий? — спросила Надя, оглядываясь в поисках трубы.

Юлия засмеялась:

— Здесь покойников не сжигают. У местных земли полно.

— Земли? — удивилась царевна.

Юлия в ответ тоже подняла брови.

— Ты не знаешь? Местные закапывают мертвецов в землю.

— Зачем?

— Чтобы потом прийти на могилу. Поговорить.

— Но под землей не человек, а тело. Даже душа ушла! Они не знают?

— Знают, конечно. — Юлия растерялась. — Так им нравится… Ладно, пойдем!

Потом они пошли в храм Эола. Людей здесь было значительно меньше. Зрелые, степенные и серьезные, они совсем не подходили на роль почитателей бога-мальчишки.

— Торговцы, — пояснила Юлия. — Просят попутного ветра и легкой дороги для товаров. Вот смотри: потопчутся здесь пару минут и бегом в храм Марины. Морская богиня их больше пугает, а здесь так… На всякий случай.

Девушка оказалась права.

Следом за торговцами Надя и ее провожатая спустились в порт.

Храм Марины тоже оказался переполнен. Люди стояли на улице, вытягивая шеи, чтобы услышать о чем говорят жрицы у алтаря. Надя тоже попробовала привстать на цыпочки, но даже тогда ее невысокого роста едва хватало, чтобы увидеть высокий свод, выкрашенный в синий, и гирлянды цветов на стенах.

Торговцы, за которыми следовали девушки, хмурясь и ругаясь, стали протискиваться в храм. Юлия тоже хотела последовать за ними, но Надя удержала ее за локоть.

Время приближалось к полудню. Девушки присели отдохнуть на ступени каменной лестницы у входа в порт.

— Куда бы тебя еще отвести? Храм Мокоши далеко. В храме Марка — скучно… — Юлия задумалась.

Надя ей не мешала. Откровенно говоря, она устала. Толпа ей не нравилась, и уже хотелось домой. Но Юлия вдруг резко выпрямилась и радостно хлопнула в ладоши.

— А хочешь посмотреть на танец жриц Анку?

— На что? — удивилась царевна.

— О! Ты непременно должна посмотреть!

На набережной, под крепостной стеной, отделяющей берег от моря, уже собралась толпа. Дамы в красивых широкополых шляпках, украшенных искусственными цветами и крашеными перьями. Господа в безупречных фраках и начищенных до блеска ботинках. Даже дети здесь были опрятные, чистенькие, какими дети бывают лишь по большим праздникам и то, пока их крепко держат за руку. С крепостной стены за всем лениво наблюдали солдаты морской гвардии. Все чего-то ждали.

Перед стеной был выстроен деревянный помост. Надя и Юлия протиснулись через толпу ближе к нему и тоже стали ждать.

Их было четверо. Молодые женщины в черных шелковых платьях, смеясь и обмахиваясь веерами, не спеша шли по набережной к толпе. Люди перед ними расступились, и Юлия возбужденно вцепилась Наде в локоть.

— Черные жрицы Анку!

Надя нахмурилась.

Им всем было около двадцати лет, красивые, уверенные в себе. Длинные волосы у всех распущены и присобраны на висках шпильками с искусственными цветами, тоже черными.

Надя испытывала смешанные чувства. Она понимала, что Роджер — бог, но не могла думать о нем, как о божестве. О ком-то, в чью честь строят храмы, кому молятся и приносят жертвы. Она смотрела на красивых женщин и испытывала незнакомое чувство — смесь обиды и ревности.

Жрицы прошли в шаге от нее, оставив шлейф из аромата жасмина и корицы, сладко-душного в такую жару. Они поднялись по ступеням на помост и замерли. Прохожие столпились вокруг, прижав Надю и Юлию к причалу.

На туфлях у них были прибиты деревянные набойки, которые громко стучали по доскам помоста. Одна из женщин ударила каблуком. За ней вторая и третья. Четвертая запела. Ее подруги подхватили песню, подхватили юбки…

Голоса их глушили ветер и волны, но они все равно звонко наступали на зрителей. Они взмахивали руками, превращая платья в черные крылья бабочек, они кружились, останавливались, пели, и их страсть, их танец захватывал слушателей. Ускорялось биение сердца, хотелось броситься к ним, присоединиться к танцу, выпустить сдерживаемые страсти наружу. Незнакомая песня дразнила и спрашивала, а в черных шелковых волнах призывно мелькали голые плечи.