Жан замер.

Жерар вылез, протянул полицейскому руку.

– Всё, приехали, – Жерар открыл заднюю дверь, – выходите.

Жан неуклюже полез наружу, за ним легко выпрыгнула Этьена. С другой стороны Симон помог выбраться из машины Гаспару.

– Ну, бывай, – Жерар протянул Готье руку, – за Мадлену не волнуйся. Анри, – Жерар указал глазами на полицейского, – всё сделает как надо. Мужчины коротко обнялись. Потом Гаспар повернулся к Доре.

– Давай… побереги себя и… – он еле заметно кивнул в сторону Этьены, – её.

– Хорошо.

Симон потерянно стоял рядом с Этьеной.

– Ты…я…

Этьена молча опустила глаза.

– Я всё понимаю. И всегда понимал. Береги себя.

– Ты стал мужчиной, Симон.

Симон отчаянно и неловко схватил её за талию, притянул к себе и поцеловал, потом также стремительно отпустил и отвернулся, чуть не уткнувшись лицом в плечо Доре.

– Смотри здесь… смотри…

– Ладно, – актер протянул ему руку, за которую Симон вцепился с такой силой, что у него побелели пальцы, – бывай, – свободной рукой Жан дружески хлопнул его по плечу, – про удар не забывай, пригодиться.

– Эх, – Симон отпустил руку, отвернулся и понуро полез в фургон.

Теперь к Этьене подошел Готье.

– Спасибо тебе, – вместо привычного мимолетного касания он крепко поцеловал её в обе щеки, – за всё спасибо. После войны не исчезай. Ясно?..

Этьена сглотнула горловой спазм и кивнула.

– …и побереги свою шальную голову.

– Постараюсь.

– Вот именно постарайся. Очень тебя прошу. Обещаешь?

– Да.

Пока они прощались, полицейский успел переложить в свою машину их автоматы и теперь стоял, нетерпеливо поглядывая на часы.

– Тебе пора.

– Да.

Готье ещё раз обвел всех взглядом, отвернулся и полез в машину. Жандарм захлопнул за ним дверь, прощаясь, тронул рукой козырек и сел за руль.

Чуть позже, миновав стороной Версаль, они остановились и переоделись. Снятые вещи упаковали всё в те же сумки и плотно уложили сумки на дно багажника.

– С крещением, – не отрывая взгляда от дороги, Жерар протянул назад руку, которую Жан крепко пожал, – где ты всему этому научился?

– В фильме бандита играл.

– Это с такой-то рожей? – недоверчиво сощурился мужчина.

– Я вот так делал.

Доре скорчил комично-зверскую физиономию, а, заметив в зеркале изумленные глаза Этьены, обернулся к ней и по-бульдожьи щелкнул челюстями.

Девушка испуганно взвизгнула и шарахнулась в угол салона.

– Вы!..

Она судорожно зажала рот руками, хрюкнула, потом не выдержала и захохотала, совсем по-детски размазывая по лицу слезы.

Глядя на неё, захохотал и Жерар, потом к ним присоединился сам Доре. Машина пьяным юзом заметалась между обочинами.

– Осторожно!..

Жерар затормозил. Вытащил из кармана платок, вытер им слезы и высморкался.

– Хорош! Ничего не скажешь!.. Жаль, кино пока придется оставить.

– Как оставить?!

Жерар вытер платком ладони, аккуратно сложил его и убрал в карман, после чего опять вывел машину на дорогу.

– Теперь по документам ты – биолог. Поедешь в Лиль на опытную станцию.

– Я ничего не понимаю в биологии…

– Поймешь. Поработаешь пару недель у профессора Лароша, научишься. Станция там за городом, персонала мало. Там тебя мало кто будет видеть.

– Это надолго? – чувствуя, как рядом напряженно застыла Этьена, осипшим от волнения голосом проговорил Доре.

– До конца оккупации. Потом ты можешь вернуться.

– Когда я должен ехать?

– Через двое суток. Документы и билеты уже у Этьены.

«Знала! – Жан сцепил руки и вздернул подбородок, – знала и не сказала!»

1

Его последний день в Париже оказался на удивление солнечным и теплым.

С раннего утра на асфальте перед окнами оглушительно галдели нахальные городские воробьи.

«Вот и всё… – обводя глазами библиотеку, тоскливо подумал Доре, – вот и всё…»

Темные стеллажи книг… стол, который он, ликвидируя свой временный спортзал, только что сам перетащил на прежнее место… кресла…

Он нерешительно провел ладонью по спинке своего, уже ставшего привычным, хотел сесть, но вместо этого заложил руки за спину и решительно развернулся лицом к окну.

«Хватит разыгрывать ностальгию. Что было, то прошло. А что, собственно говоря, было? Второй раз за свою жизнь отболел всласть. Первый раз это было, когда ломал ногу… тогда тоже сиделка была красивая… – при воспоминании о пышнотелой белокожей Жюльет он невесело усмехнулся и сильнее сжал за спиной пальцы, – хотя с гипсом это довольно неудобно…»

На широком подоконнике толстый зобастый голубь нахально вертелся вокруг маленькой невидной голубки. Голубь гордо раздувал широкую фиолетовую грудь, запрокидывал назад голову и мелкими шажками вприпляску наступал на голубку, целенаправленно тесня её в угол между стеной и оконным стеклом. Голубка покорно отступала, а, когда победитель торжествующе закатывал глаза, спокойно и незаметно проскальзывала мимо него на простор подоконника.

«Да, дружок, – заинтересованный птичьими маневрами, мысленно усмехнулся Доре, – так ты многого не добьешься».

Словно услышав, голубь остановился, ещё больше запрокинул назад голову, растопырил крылья и закрутился на месте, изящно переступая лапами и время от времени раскланиваясь в разные стороны. Голубка склонила головку и задумчиво уставилась на него круглым немигающим глазом. Голубь завертелся сильнее, подпрыгнул и в экстазе забил крыльями.

«Класс! – не мог не восхититься Доре, – если уж после этого…»

Испуганная голубка сорвалась с подоконника и плавно спланировала к луже на асфальте, оккупированной до неё воробьями.

– Перестарался, приятель, – посочувствовал обескураженному голубю Доре, – или, может быть, твоя подружка танцев не любит… Что стоишь? Догоняй!

«Вот и всё… и этого больше не будет… вещи собраны, чемодан уложен… надо будет убрать куда-нибудь гантели… Симон вернется, заберет…»

В оконном стекле было видно, как за его спиной отворилась дверь и в библиотеку с потерянным видом вошла Этьена, прошла почти до стола и вдруг увидела его, неподвижно стоящего в нише окна. В первое мгновение девушка импульсивно рванулась к выходу, но испугалась, что он услышит и обернется, и замерла, полуотвернувшись к стеллажам и осторожно рассматривая его отражение в оконном стекле.