как раз так. Именно так, а не иначе! Там же не подохнуть так, на том кресте при таком обмане подлом предложили? О том, что там умрёт на том кресте, по всему судя, речь вообще не заводилась, речь шла о сверх особом, тяжком испытании, которое станет венцом всем прочим испытаниям, избавит от необходимости и дальше подвергаться испытаниям иным. Но чтобы даже в виде скромного намёка возникло там упоминание о смерти? Только подумай о подобном, сразу понимаешь, что тогда и там должны будут сказать — а тут не бойся, после смерти вмиг воскреснешь, вознесёшься! Нет, тут просматривается тонкость — вознесенье и одаривание Светом из разряда тех даров, которые даруются стороной Света, вот потому-то на глазах у тех свидетелей тогда и там Светом наполнился, когда взошёл на Небеса! Да и произошло это спустя несколько дней после имевшей место смерти. А что же там происходило после казни, и до момента, когда, там и тогда, надо отметить, только видимо живой, способный говорить, общаться, но в том самом мёртвом теле с дырками — оставшимися ранами, пришёл общаться с этими, разбежавшимися в страхе, знавшими того покойного учителя учениками? Ведь, всё о том говорит, Иисус, получается, по миру так там, в том, дырявом, трупе попросту гулял? Да и с одеждой что? Та, что на теле была, ту те, что на кресте распинали, между собой делили, это всё описано. Та тряпка, в которую был там, в собственном гробу завернут? Вот что-то сильно сомневаюсь, что такое ну хоть как-то походило на одежду. А между тем нет ни пол слова, что, тогда, когда Иисус к тем, любопытствующим, в дырки пальцы сунувшим пришёл, и там, на телесах, представших перед любопытными, хоть что-то, а смотрелось некрасиво, недостойно. Так где же одевался этот вдруг оживший, весь сплошь в ранах труп, или, тут впору было бы спросить и по-другому, кто одевал труп с вот такими дырками от казни? Боюсь, что надо бы по новой кое-что пересмотреть-перечитать.

Ну, что, опять вопросы к воскресению? Действительно, воскрес мертвец, а это значит что? Предположим, все события идут как видится отныне наиболее реалистично. Кровь собрана, осталось только мясо жертвы раздобыть. Камень отвален, труп украден. Тут, между прочим, сразу лезут в голову ещё несколько любопытнейших нюансов. И первый прост — там от того гроба и до ворот храма очень близко, мертвеца тащить будет несложно, второе тоже там раздумий многих, как казалось бы, потребовать и не должно: гроб вырублен там в помещении и в монолите камня, и, сколько всем известно, точно не затем, чтобы Иисуса, так там и толпой любимого в подобном экзотическом сооружении похоронить, но этот гроб чужой, как надо понимать, предельно дорогой, вдруг сразу отдали такому вот, казнённому, под погребение. С чего бы вдруг? Кто же, так там и тогда на этом настояв, так это поддержал, и так за это заплатил! что о каких-то возражениях, иных возможных вариантах, как не ищите, никогда, нигде не встретите даже пол слова? Но, вот, наконец-то, получили что хотели. И жертва, вместе с кровью в чаше, и у алтаря. Но это ночь, глубокая. Тут, кстати, тоже появляется вопрос довольно интересный. Что там нашлось кому тот камень отвалить, понятно. Но это рядом с храмом и повсюду, надо полагать, именно город, строения какие-то, любые мысли подтверждают, что это точно не пустырь, и тут вопрос естественный словно бы сам собою формируется — и что же, всю эту возню у входа, грохот там отваленного камня, и весьма внушительного камня! и там никто не замечает? Совсем никто? Вестей о чём-то вот таком не сохранилось никаких, больше того, там, в центре города, у храма, камень, лежащий рядом с дыркой, ведущей к месту, где покойнику лежать, такое ощущение, никто не замечает вплоть до момента, как туда приходят Богоматерь и те женщины. Когда вот всё такое, и пытаешься представить, тут сразу, и как минимум две мысли: одна проста — если там и тем камнем занимались люди с копьями-мечами, да и пришли выполнять приказ тех, с кем не поспоришь, то тут всё понятно — по домам сидели и наружу нос боялись высунуть. Интересоваться камнем и захороненьем и по утру тут точно интереса не возникло. Но если всё ещё, гораздо хуже? Ведь та, вторая мысль, так сразу заставляет вспомнить о вот той толпе, кричавшей Понтию Пилату — вот этого распни, а не того! Нам отпусти бандита, а распни того! И тут, если такое все одно с другим сложить, картинка получается такая, просто жуть, чудовищнее некуда! Так что же там случается тогда, в том городе, той ночью и в том храме?! И сколько же народу там собралось, чтобы такое жертвоприношение свершить? Какой тут шум от рухнувшего камня, недовольство гомоном, происходящим. Не удивлюсь тому, что если и от храма, и до гроба там просто полыхало всё от света принесённых факелов, и криков ритуальных было столько, самых восторженных, и громких, и различных, что не услышать весь вот этот тарарам так и глухой воистину не смог бы. Тут к Богоматери тоже вопросы возникают. Ну, предположим, может жили далеко от того места, где вот так, раз, и не с того, и не с сего захоронили, и потому весь этот, ночью приключившийся, весьма нехилый тарарам и не услышали, но вот тогда, с чего было с утра, на следующий день, к могиле той идти? На камень перед так заваленным непроходимо входом в ту дыру, через которую идут к каменному гробу посмотреть? Узнать, а не случилось ли с таким булыжником чего? Ну, и с чего такое беспокойство? С чего такой тревоге возникать и толкнуть идти туда, чтобы смотреть и проверять? Или там шум стоял такой, что не услышать было невозможно? Да и, похоже, все уже почти что поголовно знали, что там такое деется, и тут одна надежда трогает за сердце, что сами в том участие не принимали. Боялись просто нос из дома высунуть, так и сидели тихо-тихо до утра, а город, весь тот бушевал такую жертву Богу принося? И эту версию в немалой степени то подтверждает, что именно на следующий день отправились смотреть, так что же после ночи вот такой там с гробом приключилось? Чем же закончилась такая вакханалия?

ВСТАВКА ПОСЛЕ ПОПЫТКИ ВО ВРЕМЯ НАПИСАНИЯ ТАКОГО ВСЁ УНИЧТОЖИТЬ

Но, снова к этому сожжению вернёмся, ведь там, когда Иисуса той особой ночью в храм