основные темы: Агни, Солнце и жертвоприношение, тесно связанные между собой. Эти темы трактуются в связи с сакральной речью Вач и абсолютом[210]. Эзотерический характер имеют также числовые загадки.

Кроме того, в РВ встречаются загадки, у которых можно предположить более народное происхождение, хотя многое здесь остается еще неясным. Эти загадки относятся скорее к сфере земного и более близкого к человеку. Например: «Это чудо, тайна, о люди, что реки движутся, а воды стоят» (V, 47, 5) или «Вместе (связаны) сырая (корова и) сладкое вареное молоко, о Агни. Будучи черной, она набухла от белой струи, земного (?) молока». По-видимому, в РВ засвидетельствовано такое состояние, когда некоторая часть космологических загадок предстает уже в разложившемся виде, приближаясь к бытовым загадкам.

Наконец, большой простор для энигматического построения текста дают гимны Всем-Богам[211]. В одним случаях различные мифологические персонажи описаны настолько символичным языком, что текст напоминает загадку (например, X, 114). В других используется композиционный прием, заключающийся в том, что в перечне богов каждый описывается по дифференциальным признакам, но не называется по имени (например, VIII, 29).

По стилю гимны-загадки в ряде отношений примыкают к философским и космогоническим гимнам (в анукрамани некоторые из них названы brâvavrttam «процесс сотворения»). Их в РВ около 20-ти, и они сосредоточены главным образом в мандале X. Можно сказать, что эти гимны в целом принадлежат к другому хронологическому слою, чем, например, гимны фамильных мандал. Им свойственна более выраженная тенденция к монотеизму, а за многообразием древних богов авторы этих гимнов ищут единую первопричину существования мира. Ее видят то в боге-творце вселенной Вишвакармане (Viçvuakarman «создатель всего») (X, 81; 82), то в космическом гиганте Пуруше (purusa «человек»), которого боги принесли в жертву, и из разных частей тела которого возникло мироздание (X, 90). Мотив жертвоприношения как космогонической силы не раз возникает и в других гимнах (ср. X, 130, где жертвоприношение изображается как протянувшийся через все небо процесс тканья, в котором приняли участие все боги. То это Золотой Зародыш (Hiranyagarbha), скрывающийся в высоких водах (X, 121), то Нечто Одно (Tad Ekam), неизреченное, из чего развилось все мироздание (X, 129). Как космогоническое начало выступает бог Агни Вайшванара (Agni Vaiçvânara) — солнце на небе и одновременно жертвенный костер на земле, составляющие центр мироздания (X, 88), богиня Речи Вач (X, 125), космический жар (tapas) (X, 190). В выдающемся по глубине мысли и поэтическим достоинствам гимне X, 129 говорится о том, как сущее возникло из не-сущего. Таким образом, изначальная космогоническая сила представляется как в виде персонифицированного бога, так и в виде абстрактного принципа.

Риши не делают попыток свести эти разные космогонические теории воедино. В одном из гимнов (X, 72) дается просто их перечисление без каких-либо попыток синтеза, как бы подчеркивая тем самым неразрешимость проблемы. В другом месте прямо говорится, что, возможно, никто не знает, «откуда это творение появилось» (X, 129, 7). Для космогонических гимнов РВ вообще характерен стиль вопросов без ответа, сомнений, раздумий. Не случайно, один из гимнов посвящен, согласно ортодоксальной традиции, богу Ка (ka букв. «кто»).

Основная масса гимнов РВ выдержана в монологической форме. Но есть более двух десятков гимнов, которые с большей или меньшей достоверностью можно назвать диалогами (традиционное название: samväda «разговор»). Эти гимны принадлежат к позднему хронологическому пласту РВ: 14 из них встречаются в мандале X, 4 — в мандале I. В мандалах II, VI и IX они вообще не засвидетельствованы. К этому следует еще добавить, что из всех так называемых диалогов, встречающихся в фамильных мандалах, более или менее выдержанную диалогическую форму имеет только разговор жреца Вишвамитры и рек, которые он уговорил сделать брод, чтобы дать перейти их благополучно бхаратам с тяжелым обозом с награбленным добром (III, 33). Во всех остальных случаях прямая речь одного из действующих лиц вклинивается в повествование и снова растворяется в тексте от лица автора.

Гимны-диалоги мандалы I связаны прежде всего с темой риши Агастьи, который в.однрм случае улаживал конфликт между Индрой и Марутами из-за жертвоприношения (I, 165 и 170 — интересно, что конец этой истории дается в виде обычного монологического хвалебного гимна Индре и Марутам 1, 171), в другом вел разговор со своей женой Лопамудрой, склонившей его нарушить обет воздержания (I, 179).

Полнее и последовательнее всего этот жанр разработан в мандале X. Однако и тут он заметно отличается от того, что с точки зрения современных представлений обязательно для диалога. Лица, подающие реплики, обычно бывают не обозначены в тексте. Таким образом, если нет прямого обращения, и содержание реплики не может служить указанием на адресанта, может возникнуть неясность относительно того, кто ее произносит. Иногда между двумя репликами не вполне ясна логическая связь, и создается впечатление, что в тексте отсутствует какое-то звено в развитии событий.

По содержанию гимны-диалоги мандалы X весьма разнообразны. Здесь есть драматизированные мифологические истории, как история бегства Агни, испугавшегося, что на него возложат обязанности хотара, в воды, но в конце концов поддавшегося на уговоры богов (X, 51—53); или история перехода Агни от отца-Асуры к Индре (X, 124). Есть диалоги, которые по форме представляют собой диалогизированные легенды, а по существу, видимо, являются заговорами, подобно разговору жреца Девапи, просившему о ниспослании дождя, с богом Брихаспати (X, 98, где диалог переходит в повествование риши), или подобно разговору между Индрой, его женой Индрани и оскорбившей Индрани обезьяной Вришакапи (Vrsakapi букв. «самец-обезьяна»), которой покровительствовал Индра (X, 86)[212]. Наконец, наиболее знамениты диалоги, которые Гельднер в своем переводе РВ называет балладами, типа спора между царем умерших Ямой и его сестрой-близнецом Ями, безуспешно пытавшейся склонить брата к инцесту (X, 10), или представленная в диалогической форме история любви смертного царя Пурураваса и нимфы Урваши, которая его покинула и которую он умоляет вернуться (X, 95).

Гимны-диалоги РВ вызвали весьма разнообразные интерпретации исследователей. Их рассматривали то как драматизацию ритуалов жертвоприношений богам, то как остатки архаичных мистерий и проч. Наиболее широкое признание получила теория äkhyäna («повествование»), связанная прежде всего с именем Ольденберга[213]. Согласно этой теории, гимны-диалоги РВ восходят к стихотворной части древней повествовательной литературы, состоявшей из стихов и прозы — жанр, представленный в брахманах. В РВ объединены только стихотворные части, а прозаические пояснения, от которых эти стихи были отделены, оказались утраченными. Отсюда и неясность ситуации, а иногда и лиц, произносящих реплики. Стихи, выражающие моменты высшего напряжения повествования, были фиксированы, и потому сохранились, а прозаические пояснения варьировались от