Ольга начала программу, они попели песни и провели интервью. Аня сидела и внимательно слушала. Что Ян живет в польском городе Белосток, где у него жена и четверо детей. Что иногда занимается лошадьми и ходит под парусом. Что от избытка сил часто сам себе шьет костюмы и делает некоторый реквизит типа стрел. Снимается часто, в том числе в качестве каскадера, и больше всего любит съемки с участием детей – своих в том числе.

– Мне как будто мало собственных детей, и все время хочется еще и еще! – смеялся Ян. – Вот скоро, например, снимаем детский фильм про ковбоев и краснокожих. Там детей будет прямо много. Аж двенадцать.

– Бледнолицым будут скальпы снимать?

– Ну, я рассчитываю остаться в живых, – улыбнулся Ян. – Мне еще осенью новый альбом записывать. Ибо без музыки я превращаюсь в безликую тень.

– Слушай, – сказала Ольга, меняя тему. – А вот ты ходишь под парусом. На больших кораблях?

– На разных.

– А женщины у вас на борту бывают?

– Ну конечно. Ты не в курсе, откуда пошла байка про плохую примету, связанную с женщиной на корабле? Да там раньше просто сортиров не было, и все матросы срали за борт. Сейчас с этим все в порядке. Хотя без женщин, конечно, все равно проще.

Когда Ян отыграл свою программу, он уступил место Ане. Сам же встал напротив, раскуривая трубку.

Ольга объявила в микрофон:

– Сегодняшняя география поражает воображение! Только что мы, можно сказать, побывали в Польше, а сейчас перенесемся в Сибирь, потому что именно там, в маленьком городе Северске, родилась наша следующая гостья – Анна Самарцева. С ней рядом – блюзмен из Перми, Дмитрий Михов. Может быть, сразу начнем с песни?

Аня стала петь, закрыв глаза, – а когда открыла, увидела, что Ян, стоящий напротив, растерянно смотрит на нее. Сначала он застывает с открытым ртом, а потом, будто спохватившись, просто улыбается, – и Аня, продолжая петь, тоже улыбается. И у нее возникает ощущение, что поет она только для него, что он – ее единственный слушатель, единственный зритель. Единственный человек, который слышит ее по-настоящему.

* * *

Утром Аня вышла из палатки и нашла Диму, сидящего у костра и уже выпивающего с какими-то музыкантами. Яна среди них не было.

«Ну конечно, – думала Аня, – а с чего бы ему здесь быть? Мы ведь даже не знакомы».

Она умылась, съела что-то на завтрак и ушла бродить по территории фестиваля. Всюду были костры, площадки, палатки, сцены, лотки с товарами и люди, люди, люди – сотни и сотни людей. Аня прошла чуть вперед и увидела небольшую поляну, на которой стоял, разминаясь с мягким тренировочным мечом, юный воин. Заинтересовавшись, Аня подошла к нему ближе.

Воин был стройным, смуглым, с восточными чертами лица. Крепко стоя на земле босыми ногами в красных шароварах, он извивался, подобно змее, поочередно делая выпады вперед руками и ногами, будто сражаясь с невидимым врагом. И его сражение напоминало замысловатый танец, а сам воин был похож на Аладдина из диснеевского мультика.

Она стояла как завороженная, любуясь сильным молодым телом. Воин улыбнулся Ане и продолжил тренировку.

* * *

С Раскольниковым репетировали каждый вечер. Днем Аня работала в цветочном, а у него были занятия в «Щепке». Однажды, когда у Ани выдался выходной, она решила сходить посмотреть на его уроки со студентами.

– О, заходи давай, – пригласил Раскольников Аню в свою раздевалку. – Хочешь выпить?

– Не, не хочу.

– Ну как знаешь, – сказал он, достал из шкафа непочатую бутылку коньяка, открыл ее и залпом выпил полбутылки.

Если бы Аня не стояла в этот момент рядом, не чувствовала запаха коньячных спиртов, не видела, как льется в его горло коричневая жидкость, – она ни за что бы не поверила, что он выпил хоть грамм. Он не просто был трезв, он был трезв абсолютно – настолько, что, переодевшись и спустившись в зал, проведя разминку, начал показывать новый танец – и танцевал как бог. Каждый мускул его тела был совершенно подконтролен, каждое движение точно. Студенты, окружавшие его, замерли и затаили дыхание. Аня, конечно, тоже.

Выйдя из зала и вернувшись в раздевалку, он прикончил коньяк.

– Пойдем, порепаем, – сказал он, и они поехали к нему домой.

Жил он в самом центре Москвы, на Чеховской, возле казино. И вся его квартира являла собой бесконечный праздник: повсюду стояли бутылки, соединенные электрической гирляндой, и, когда он втыкал вилку в розетку, вся квартира, от коридора до кухни, вспыхивала яркими бегущими огоньками. Обычно Раскольников был весел, легок на авантюры и смешлив. Все давалось ему одинаково просто: он был прекрасным фотографом, неплохим поэтом, музыкантом, балетмейстером… И – страшным алкоголиком. Но об этом факте не знал практически никто, кроме близких людей. И Аня стала для него таким человеком. И она знала, что происходит, когда он выпивал чуть-чуть больше, чем надо.

Чуть-чуть.

– Смотри. Видишь, что у меня в руках?

– Вижу, – тихо сказала Аня, начиная пятиться назад. – Нож…

– Правильно. Это нож. Мне его подарил один друг… Неважно. Короче, это не просто нож. Это ритуальный клинок.

Он сделал неожиданный выпад рукой, и Аня вскрикнула, отпрянув. Раскольников рассмеялся и сказал:

– Да не боись. Садись давай, еще порепетируем.

Аня села у окна. Она старалась не смотреть на Раскольникова и нож, зажатый у него в кулаке. Он отвинтил пробку и хлебнул из горла.

– Ты знаешь, что надо делать, когда на тебя нападают с ножом?

Аня сглотнула.

– Нет.

– Ну и дура, – сказал Раскольников и провел тупой стороной ножа по ее плечу. Металл был твердым и холодным. – Надо защищаться. А как – знаешь?

Ане стало страшно.

– А я тебя научу. Давай, – кивнул Раскольников в сторону кухонной двери, – вставай туда и защищайся.

И он начал делать частые выпады вперед.

Аня стала уворачиваться. Пару раз он задел ее и слегка оцарапал, тогда она закричала, зажмурилась и пнула его изо всех сил, не глядя куда, и в ту же секунду ее ногу ожег порез, но Раскольников не удержался на ногах и упал.

Аня открыла глаза. Раскольников полулежал в углу, в ворохе старых газет, и смеялся. Нож валялся неподалеку. Аня попыталась незаметно взять его, но Раскольников заметил, наклонился вперед и крикнул:

– Бу!

А потом взял нож и бросил его куда-то в стену в прихожей. Нож отскочил от стены и упал на пол. Раскольников расхохотался.

– Поняла теперь? Да ладно, я же любя! Ой, я тебя порезал, прости…

Он встал, принес аптечку и наложил на царапину пластырь.