из Нидерландов живым? Два друга не встретились наедине: двое из людей Маргариты сопровождали Эгмонта и следили, чтобы тот не обменялся с Вильгельмом ни словом без посторонних. Зловещей и трагической была последняя встреча этих двоих. Эгмонт обманывал себя, был встревожен, но доверчив; Вильгельм предвидел будущее, не обманывался и молчал.

Один и видя перед собой мрачное будущее, Вильгельм подъехал верхом к своему дому в Бреде и простился с комнатами, где стены были завешены полотном, и с пустеющими коридорами. Он не забыл и о народе: сказал своим арендаторам так прямо, как мог, что их ожидает, и посоветовал им внешне покоряться во всем герцогу Альбе, когда тот придет: от ненужного мученичества не будет никакой пользы. Когда настанет время действовать, они об этом узнают. Он не забудет о них.

К нему приехала от регентши его дочь Мария, и так, со своей раздражительной Анной и своими двумя девочками, он 22 апреля 1567 года покинул прекрасный город Бреду и отправился к немецкой границе. Это была самая печальная процессия, которая когда-либо выезжала весной нанести визит вежливости родным. Именно под этим предлогом уезжал Вильгельм, и он не осмеливался сказать больше, иначе бы его остановили. Впрочем, чтобы отвести от себя подозрения, он умышленно оставил в Нидерландах заложника: его единственный сын, граф Бюрен, продолжал учиться в Лувене. По пути за границу Вильгельм проехал через этот тихий университетский город, где всего год назад гулял по парку со своим сыном и восхищенно глядел на фонтан, на верхней струе которого постоянно подпрыгивал легкий стеклянный шарик. Когда этот сын родился и был окрещен в честь своего крестного, короля Филиппа, Вильгельму было двадцать лет, и молодого отца ждала впереди блестящая карьера. Теперь Вильгельму было тридцать четыре года, все надежды и планы рухнули, будущее было мрачным. Он не мог задержаться там надолго, потому что Альба приближался, и времени было мало. Когда он попрощался с этим сыном своей беззаботной юности, часть его жизни была отрезана навсегда.

Глава 4

Долгая ночь

1567–1572

1

В долине Дилла цвели вишни и сливы, и земля Рейнского края была покрыта мягкой и яркой майской зеленью, когда Вильгельм с женой, двумя маленькими дочерьми и свитой из ста пятидесяти слуг подъехал к замку Дилленбург через двадцать три года после того, как покинул его, чтобы стать принцем Оранским. Здесь почти ничего не изменилось. Юлиана по-прежнему вела хозяйство, все места в школе были заполнены, и дворы звенели от высоких детских голосов. Правящим графом был теперь второй по старшинству брат Вильгельма, Иоганн, маленький ростом, коренастый и грубый. Его дети радушно приветствовали двух своих маленьких кузин, «девиц д’Оранж», и те скоро были включены в повседневную жизнь обычной школьной комнаты; это была ошеломляющая перемена для тринадцатилетней Марии после изящных формальностей жизни фрейлины в Брюсселе. Юлиана, ее незамужние дочери и ее сноха столь же тепло приветствовали принцессу Оранскую, но та ничего им не ответила: Анна была ужасно рассержена тем, что потеряла свои прекрасные дома в Нидерландах, что должна быть гостьей у этих простых провинциалов, и сильней всего – тем, что ее ждала жизнь без развлечений, высокого положения и богатства. Это было даже хуже, чем вернуться в Саксонию. Когда ее муж в июле 1567 года получил письмо от короля Дании, в котором тот предлагал ему свое гостеприимство, Анна была полностью за то, чтобы согласиться: Дания – это хотя бы перемена обстановки. Но Вильгельм отказался, потому что у Дилленбурга были преимущества, которых не имел Копенгаген: замок, от которого было всего три дня пути до Нидерландов, был отличным центром для вербовки солдат в Германии, и, более того, графство Дилленбург было независимым государством, и не только сам, но и все его друзья были уверены, что будут здесь радушно приняты. При великодушной и щедрой помощи своего брата он мог превратить Дилленбург в незаметный и неприступный центр борьбы за спасение Нидерландов. Вильгельм покинул эту страну лишь для того, чтобы вернуться, и вернуться как ее освободитель. Это ему было ясно, но все остальное было покрыто мраком. Первым делом нужно было решить две главные задачи: определить, как вернуться и когда это сделать.

А вот его мнение о том, каким способом нужно добиваться освобождения, изменилось, причем резко и болезненно для него. Всю предыдущую зиму – и намного дольше, со времени своей женитьбы на саксонке, – Вильгельм верил, что лютеранские правители Германии, а возможно, и сам император Максимилиан встанут на сторону Нидерландов. Но император, его давний друг, подвел его, потому что не хотел ссориться с королем Филиппом, своим двоюродным братом и главой своего рода. Император настолько подчинился планам Филиппа объединить католиков против еретических государств, что покорно принес свою дочь в жертву, чтобы связать нечестивым союзом Екатерину Медичи и династию Габсбургов, и как раз в это время эта дочь ехала в Мезьер, чтобы стать женой молодого французского короля. Надеясь на Максимилиана, Вильгельм был слишком большим оптимистом, но его разочарование в правителях-лютеранах было очень горьким. Его призывы к совместному вторжению в Нидерланды, его предположения, что они могли бы оказать давление на императора или направить заявления королю Испании, были встречены равнодушными отказами или легковесными отговорками. Некоторые пообещали перейти к действиям при условии, что сначала сам Вильгельм открыто объявит себя лютеранином, а поступив так в разгар нидерландских религиозных волнений, он потерял бы поддержку и регентши, и кальвинистов. Более того, этим требованием немецкие правители показали достойное сожаления непонимание сложившейся ситуации: ведь Вильгельм в предыдущие месяцы упорно старался не допустить превращения нидерландских волнений в религиозную борьбу. В своей основе эта борьба была конституционной, и он хотел, чтобы она такой осталась.

Объективно глядя на эту ситуацию из Дилленбурга летом 1567 года, он видел, что больше не может бороться с неизбежным и обязан внести в свою политику два изменения: во-первых, позволить религиозной составляющей борьбы преобладать над ее политической составляющей, а во-вторых, перенаправить свои усилия с бесполезных немецких лютеран на активных французских кальвинистов. Там, во Франции, партия гугенотов во главе с благородным и щедрым Колиньи быстро набирала силу в политике. К тому же гугеноты были сильнее всего на границе Франции с фламандскими землями, и поэтому вступить с ними в союз означало, что у Альбы сразу появится противник под самым носом.

Так Вильгельм ответил на вопрос, что делать: он должен был заключить союз с гугенотами, сам набрать армию и вторгнуться