Людвиг, пользуясь беспорядком в его рядах, провел одну из своих знаменитых кавалерийских атак, снова проявив безрассудство, мастерство и умение идеально рассчитать время, которые прославили его за десять лет до этого в битве при Сен-Кантене. Сражение было кровопролитным, но успешным. Брат Людвига Адольф, сражавшийся рядом с ним, пал в этом бою, но строй солдат Аремберга был прорван, и они бежали, побросав свои ружья. Сам Аремберг, упорно старавшийся исправить свою ошибку, был убит. Его солдаты бежали; его девять артиллерийских орудий и девять тонн пороха, его обоз и снаряжение попали в руки Людвига. Кроме них, была захвачена полная повозка серебряной посуды – тот личный багаж, которым аристократы шестнадцатого века так часто и так необъяснимо нагружали себя в военных походах. Людвиг раздал эту посуду своим людям вместо жалованья.

В Брюсселе Альба устроил казнь в противовес этой внезапной поразительной победе. На Большой площади были поставлены эшафоты, и еще шестьдесят жертв были выведены на них, чтобы умереть. Некоторые из обреченных твердили, что невиновны, но другие, которые были кальвинистами, отказались от утешения, предложенного католической церковью, и умерли, как писали об этом испанцы, «с дьявольским упрямством». В день Троицы, 5 июня 1568 года, Альба достиг жуткой вершины в своих ужасных расправах. Все это время он держал Эгмонта и Хорна в тюрьме именно для такого случая. Пусть принц Оранский издает манифесты, пусть его брат побеждает в мелких стычках – испанское правительство не боится. Как оно поступило с Эгмонтом и Хорном, так со временем поступит и с Вильгельмом фон Нассау.

Предупредив их всего за двенадцать часов до отправки и не дав даже времени попрощаться, Эгмонта и Хорна переправили из Гента в Брюссель, провезли по улицам города и возвели на эшафот. Эгмонт смирился с мыслью о смерти, но выражение удивленной невинности так и не успело сойти с его красивого лица. Никогда еще история не знала такой неумолимой жестокости в отношении столь невиновного человека. Он умер также, как жил, благородно и мужественно, с достоинством, присущим ему от рождения, но так и не понял, что все это значило. Хорн, который взошел на тот же эшафот десятью минутами позже, видел, как Эгмонта накрыли черным бархатом, чтобы скрыть кровь и, не веря своим глазам, ошеломленно произнес: «Неужели это ты лежишь там, друг мой?» Больше он не смог ничего сказать, потому что происходящее было за пределами его понимания.

Все это время Вильгельм находился в Страсбурге, пытаясь любыми способами увеличить свои малочисленные войска. От этой кампании зависело так много, что было бы глупо начинать ее без должной подготовки. К несчастью, все, к кому он обращался за помощью, считали ее полнейшим безумием. Лучшие из них отделывались сочувственными извинениями за свое бездействие, но большинство просто старалось его отговорить. Узколобые родственники его жены, ландграф Гессена и курфюрст Саксонии, отказались помогать, император Максимилиан недовольно посоветовал воздержаться, и даже протестантские города Швейцарии посетовали, что не смогут предоставить ему заем. Таковы были обстоятельства, в которых до Вильгельма дошли известия о первой победе его младшего брата. Тогда же он получил – наверняка со смешанными чувствами – орден Золотого руна, снятый с тела Аремберга. Также как Аремберг, он был членом этого рыцарского ордена. Но что теперь осталось от древнего братства, от величия и могущества Золотого руна? Эгмонт и Хорн тоже были его членами, и они тоже были мертвы.

Их казнь подчеркивала трагическую необходимость как можно скорее нанести сокрушительный удар во имя спасения Нидерландов. Но если не считать вторжения во Фрисландию, тройственный план Вильгельма провалился. Теперь все зависело единственно от силы его собственного удара, и ему требовалось переосмыслить свою стратегию. Несмотря на то что он отдавал должное победе при Хейлигерли в том, что касалось престижа, его разочаровало, что она не смогла повлиять на страсбургских купцов, по-прежнему считавших его борьбу проигрышным делом. Более того, судя по тому, как обстояли дела, он не верил, что Людвиг в одиночку сможет многое сделать во Фрисландии и даже что ему удастся удержаться там до тех пор, когда можно будет начать вторжение с Юга. Приходилось выбирать либо начать вторжение без должной подготовки, чтобы отыграться за Виллерса и гугенотов и использовать все, что давала победа Людвига, либо ждать, пока он соберет более сильную армию из тех рекрутов, которые теперь непрерывно поступали к нему, пока не приведет в должный порядок свою артиллерию и другое вооружение, чтобы иметь возможность на равных бросить вызов Альбе. В такой ситуации Вильгельм предпочел бы, чтобы Людвиг ушел из Фрисландии, где Альба неизбежно снова пойдет в наступление с достаточно большим войском, желая исключить возможность второй Хейлигерли. Было бы лучше, чтобы Людвиг отступил, сохранив за собой только Дельфзейл, откуда он при необходимости мог уйти морем.

Но непоколебимый оптимист Людвиг был уверен, что Вильгельм сможет ускорить свои приготовления и сразу же начнет наступление, а он тем временем закрепится в Гронингене, чтобы выдержать атаку. К сожалению, жители Гронингена отказались пустить его в город, и в результате он остался в открытом поле. К июлю деньги Аремберга и содержимое его казны, позволявшие ему платить своим людям в течение нескольких недель, стали заканчиваться, и ему пришлось прибегнуть к реквизициям продуктов и размещению солдат у местных жителей. Иногда дело доходило до лошадей и одежды и со временем стало сильно походить на грабеж. Дружелюбие жителей Фрисландии заметно поубавилось, и к тому времени, когда Альба выступил из Брюсселя, все были уже по горло сыты этими беспорядками. Оказавшись в открытом поле перед лицом более многочисленной и лучше вооруженной армии, чем его собственная, Людвиг отошел назад в сторону Геммингена на Эмсе. Он установил свои шестнадцать пушек, чтобы остановить наступление Альбы, и разместил аванпосты на узких мостах, перекинутых через ручьи, на которые делилась река. Но пушки у Альбы были больше и лучше, чем у Людвига, и он располагал большим количеством солдат. Одним беспощадным броском, продолжавшимся около трех часов в середине дня, армия Альбы сбросила Людвига с его добровольцами с трех мостов и погнала по поросшим водорослями каменистым отмелям между редкими ивами в сторону основного широкого русла реки, где под огнем испанцев они бросились вплавь, пытаясь спастись. Многие пошли на дно в этом бурлящем водовороте людей, лошадей и оружия.

Сам Людвиг выбрался на берег и, бросив оружие и одежду, которые достались людям Альбы в качестве трофеев, нагишом поплыл дальше в сторону моря. Ему, в прямом смысле слова, не удалось спасти ничего, кроме собственной