Но что за странные вещи говорит она про других женщин? Софья— да, но какие еще убийства? Может быть, он, Глебов, знает не все? Может быть,за кулисами событий действуют еще какие-то силы, о которых ему ничего неизвестно? Этого нельзя допустить. Информация — это власть, деньги, сила.Информация — это жизнь. Отсутствие информации — смерть. Если он, Глебов, плохопроинформирован — это значит, что он уже покойник.

Глебову стало неуютно. Он во что бы то ни стало долженвыяснить, что известно этой Лебедевой.

— Надежда Николаевна, прошу вас в последний раз сказатьмне, что было написано в письме, а еще лучше — передать мне само письмо.

— Это письмо я уничтожила.

— Ну что же, возможно, я вам верю, но зачем вы этосделали? Значит, в этом письме содержалась важная и опасная для вас информация?

— Нет, просто я поняла, что кто-то охотится за этимписьмом, а самое главное — я узнала о смерти Софы Сергеевой. Именно поэтому, ане из-за содержания самого письма, я решила, что уничтожить его будетбезопаснее. Тогда я еще не знала, кто убил Софу. Теперь я знаю, что это вы, ноэто ничего не меняет.

Глебов еле сдержался. Стараясь не повышать голоса, он ответил,внимательно следя, чтобы не проскользнули оправдательные интонации:

— Мы действительно хотели получить это письмо, но этоне значит, что мы причастны к смерти Сергеевой.

— Почему же? Мне кажется, как раз это и значит. Выликвидировали Софу, чтобы помешать ей распространить некую информацию, и теперьохотитесь за ее последним письмом с той же самой целью — чтобы помешать еедальнейшему распространению. А это значит — уничтожить письмо и всех тех, ктоуспел его прочесть.

— А кто успел его прочесть, кроме вас?

— Не будьте так наивны, Олег Николаевич! Неужели вынадеетесь, что я так запросто назову вам имена людей, которых вы наверняказахотите убить в свойственном вам стиле?

— Надежда Николаевна! — на этот раз Глебовсорвался на крик. — Вам что, кажется, что вы попали в гнездо разбойников?

— Да, именно так мне и кажется, — успела вставитьНадежда.

— Что вы себе позволяете! Мы — государственная служба!Я понимаю, сейчас в обществе нет прежнего уважения к нашей работе…

— И слава Богу!

— Не перебивайте меня! Это результат растлевающейдеятельности массовой информации…

— Если говорить правду — значит растлевать…

— Не перебивайте! Сегодня, может быть, только нашаорганизация и заботится в какой-то мере о государственных интересах, и если выхоть немного патриот, вы должны сообщить нам все, что вам известно по этомуделу!

— Олег Николаевич, — устало вздохнулаНадежда, — может быть, мне и хотелось бы вам поверить, но я этого сделатьне могу. Я долго не общалась с Софой Сергеевой, но я знаю, что это умная,честная и порядочная женщина.., то есть, это, конечно, была умная, честная ипорядочная.., но вы ее убили, чтобы заставить замолчать. Из этого я могусделать только один вывод: Софа узнала о чем-то преступном, и вы сейчасзаботитесь вовсе не об интересах государства, а о собственных шкурныхинтересах, о собственном кармане. Поэтому я не собираюсь вам ничегорассказывать.

Лицо Глебова потемнело. Он взглянул на Надежду исподлобья исказал тихим голосом, напоминающим змеиное шипение:

— Ах вот даже как! Вы считаете, что у вас этополучится? Не обольщайтесь, Надежда Николаевна! Я хотел разговаривать с вамикак разумный человек с разумным человеком, как патриот с патриотом, но высчитаете меня негодяем и преступником. Что ж, мне придется соответствовать. Такуж не обессудьте, Надежда Николаевна, у преступников свои методы, свои подходы,и у них найдутся средства заставить вас сделать все, что надо. И раз уж высчитаете меня способным на все, то мы будем в дальнейшем разговариватьпо-другому. Сна" чала я заставлю вас говорить, а потом заставлю молчать.

На Надежду его слова подействовали совершенно неожиданнымобразом: она не испугалась, а невероятно разозлилась.

— Ну, разумеется, вы только на это и способны — убиватьженщин! Софу вы убили из-за информации, а за что вы убили несчастную Любу? Даеще так грубо — проломили голову! И Зинаиду, упокой, Господи, ее непутевуюдушу, вы ее, понятное дело, вместо меня убили, но я-то чем вам помешала? Ведь ктому времени я еще не читала Софиного письма и ничего не знала. А за чтозадушили бедную медсестру? Уж она-то к вашим делам и близко не подходила!

Глебов только набрал воздуха, чтобы ответить Надежде что-тогневное, как вдруг в кабинет вбежал молодой человек с армейской выправкой,наклонился к Глебову и прошептал ему что-то на ухо. Олег Николаевич вскочил состула, но дверь с грохотом распахнулась и в кабинет маленькими шажками ворвалсясовершенно карикатурный человечек: маленький, пузатый, на коротеньких толстыхножках, с маленькими пухлыми ручками. Лицо его при всей карикатурности, быловыразительно, незабываемо и нагоняло необъяснимый страх: рот с узкими бледнымигубами, крючковатый нос, наподобие совиного клюва и маленькие злые глаза, тополностью закрытые тяжелыми темными веками, то вдруг резко раскрывающиеся иуставляющиеся на собеседника, как бы фотографируя его. В памяти у Надежды привиде этого создания всплыли слова: «Кровавый Карла».

— Не вставай, не вставай, Олег Николаич! —ласковым голоском пропел карлик Глебову. — Я ненадолго, не помешаю.Работаешь?

— Да, Николай Иванович, — ответил Глебов,неожиданно осипшим голосом, — вот, с источником работаю…

— Это хорошо, Николаич… Работать полезно, от работыаппетит улучшается. Ты вот только смотри, чтобы у тебя профзаболеваемость ненарушалась… А то что-то люди у тебя умирают ни с того ни с сего. Работалчеловек, работал — ни разу на сердце не жаловался, кардиограмма — как укосмонавта, давление — как у святого херувима, и вдруг — бах — сердечныйприступ со смертельным исходом! Так-таки и сразу! А у источника твоего, —карлик перевел глаза на Надежду, «сфотографировал» ее и снова прикрыл глазавеками, так что, казалось, сейчас раздастся «Поднимите мне веки, невижу!», — а у источника твоего сердце как, в порядке? Вы, дама, давнокардиограмму делали?

Надежда почувствовала, что сейчас именно такой момент, когданужно на что-то решиться.

— А мы с Олегом Николаевичем уже вроде бы все обсудили,я как раз собиралась с ним попрощаться, да только дорогу к выходу забыла, абеспокоить его неудобно…

— Да? Ах, вот как? Действительно неудобно. Он у насчеловек очень занятой, особенно в последнее время. Только я, ОлегНиколаич, — карлик снова перевел взгляд на Глебова, — что-то я плохопонимаю, чем ты сейчас занят. А я этого не люблю. Я человек понятливый, и есличего не понимаю, — значит, мне плохо объяснили. Ну, — он повернулся кНадежде и снова ее «сфотографировал», — пойдемте, дама, я вам выходпокажу. Попрощайтесь с Глебовым.