— Ой, бидная моя головушка, ой, лишенько… — И прочее в том же роде полилось с надрывом из-под клетчатой скатерки.

Сидящие за столом подчиненные сочувственно шмыгали носами, осуждающе посматривали на Женю, подпирали щеки руками, покачивали головами, промокали сухие глаза.

Когда поток начальственных слез иссяк, что случилось довольно скоро, Тенгиз Карпович смачно высморкался, убрал в стол платок и совершенно сухими глазами взглянул на Женю.

— Потапова, когда будет план эфира?

— Когда будет тема, — сухо ответила она, досконально изучившая все странности начальства и тонко чувствовавшая, когда, где и сколько может себе позволить.

— Когда будет тема? — снова выскакивая из-за стола, спросил Трупп.

— Семнадцатого, в тринадцать сорок пять, — отчеканила уверенно Женя.

— Почему в тринадцать сорок пять? — не понял Тенгиз Карпович.

— Вас в тринадцать сорок пять не устроит? Давайте в четырнадцать пятнадцать, — не дрогнув, предложила журналистка.

Тенгиз Карпович моргнул несколько раз, потом добежал до своего стола и быстренько пролистал еженедельник.

— Устраивает.

— Вот и отлично, — подвела черту Женя. — Семнадцатого в тринадцать сорок пять. — И, поднявшись из-за стола, твердой походкой направилась к двери. — Прошу меня простить, дела, — бросила она напоследок, ловя на себе восторженные взгляды сослуживцев.

— Но все же почему в тринадцать сорок пять? — глядя ей вслед, озадаченно переспросил Трупп.

Остаток дня Женя пыталась разыскать оставшихся в списке суррогатных матерей, дозвониться до французов и уговорить Наталью Дудину встретиться. Последняя никак не соглашалась и в конце концов в ультимативной форме потребовала оставить ее в покое.

Что же делать? Женя задумчиво терла лоб, глядя на дверь своей рабочей каморки. А тут еще Трупп с новым эфиром. Недели не прошло с последней передачи, а он уже вопит: где сюжет? Где тема?

— А мне откуда знать, где сюжет, если у меня голова Матвеевой забита? — сердито буркнула самой себе девушка.

Но что ни говори, а следующую передачу готовить надо, и времени остается в обрез. Его всегда остается в обрез, потому как времени на подготовку сюжета у нее всего месяц, а его, то есть сюжет, еще разыскать надо. И Женя нехотя подтянула к себе толстую, неряшливую папку, в которую Маринка Похлебкина сложила выборку из писем и обращений телезрителей, более или менее перспективных, на ее взгляд, для отработки в передаче.

Женя просматривала страницу за страницей, пытаясь вникнуть в историю чужих дрязг, трагедий и разборок, но мысли ее то и дело возвращались к Наташе Дудиной. Все-таки она и Грачевы были единственным полным «комплектом». Имелся ребенок, имелись биологические родители, имелась суррогатная мать. Она просто не может оставить эту капризную девицу в покое.

Женька взглянула на часы, на пухлую папку и приняла решение. Папку она может и дома изучить, а вот адреса Дудиной в рабочем компьютере у нее нету. Значит, надо ехать домой, а потом часиков в восемь нагрянуть к Дудиной на дом, авось с лестницы не спустит. Может, Ленкину фотку с собой прихватить для убедительности? Жаль, нет ни одной фотографии с похорон или с места убийства. Вот это было бы убедительно. И Женю посетила новая продуктивная мысль: а не нагрянуть ли к майору?

Но на счастье Суровцева, журналистка его на месте не застала, майор был на вызове. Пришлось Женьке отбыть домой несолоно хлебавши.

В дверях стоял огромный, лохматый, чернявый детина, ростом он был под два метра, весил килограмм двести, не меньше. Мелкие, кудрявые, похожие на тонкую проволоку, иссиня-черные волосы были убраны в лохматый длинный хвост на затылке, окорокоподобные руки вылезали из коротких рукавов черной футболки с черепом, могучие волосатые ноги, обутые в банные шлепанцы, были прикрыты черными трикотажными шортами. Детина хрумкал яблоко.

— Ой, — пискнула Женька, почувствовав себя жалким кузнечиком, попавшимся на глаза огромной, жирной жабе.

— Привет! — добродушно поздоровался здоровяк. — Ты к нам? Проходи. — И радушно распахнул дверь. — Наташа, — прокричал он в глубь квартиры, — к нам гости. Да вы разувайтесь, я сейчас тапочки дам.

Он как-то неуклюже наклонился боком, и Женя искренне подивилась, как он умудрился не застрять в тесной прихожей. Но он не застрял, а благополучно достал откуда-то из-под вешалки пару стоптанных шлепанцев.

— Вот. Обувайте. А меня, кстати, Кирюша зовут, — протянул он Жене огромную пухлую длань.

— Женя, — кивнула девушка, пожимая руку. Кого-то ей Кирюша неуловимо напоминал. Вспомнить она не успела, в прихожую с кухни торопливо вошла Наташа и так же радушно, как и Кирюша, поздоровалась с гостьей. Так, словно ждала ее и была ей рада.

— Проходите, пожалуйста, — посторонилась она, пропуская Женю вперед. — Мы всех гостей на кухне принимаем, там удобнее и как-то уютнее. Да, Кирюш?

— Ага, — согласился тот. — И потом мы сейчас ужин готовим, заодно и перекусите с нами.

Они втроем втиснулись на небольшую, заставленную старой немодной мебелью кухню, и Кирюша, в один укус доев яблоко, повязав пестрый, огромный фартук, выдвинул ящик стола и достал оттуда огромный молоток для отбивания мяса.

«Вспомнила! — глядя на Кирюшу, сообразила Женька. — Он напоминает Илью Муромца с картины Васнецова. Конечно, Илья Иванович на картине несколько седоват, но что-то общее в облике и чертах просматривается».

— Наташ, сообрази чайку, — поворачиваясь к разложенным на доске огромным бифштексам, посоветовал хозяйке Кирюша и принялся махать молотком.

— Конечно. Вам черный, зеленый? — засуетилась Наташа.

— Черный, — автоматически ответила журналистка, пытаясь понять, что тут происходит.

Кажется, происходит недоразумение, наблюдая за Наташей, решила она. Кирюша принял ее за Наташину приятельницу, а Наташа думает, что Женька знакомая Кирилла. Ну, ничего, сейчас все выяснится, и огромный Кирюша выкинет ее вон, и полетит Евгения Потапова, безответственная искательница приключений и наглая проныра, кубарем вниз по лестнице. Это уж как пить дать, мрачно подумала девушка, ожидая своей участи.

Наташа поставила на стол чашки с чаем, плетенку с сушками и, дружелюбно улыбаясь, уселась напротив Жени.

Наташа была полной противоположностью своему другу, а может, уже и мужу? Худенькая, с остренькими чертами лица, жиденькими русыми волосами, собранными в крошечный пучок на затылке, в простых очках с толстыми коричневыми дужками, одета она была в розовый кружевной топик и голубенькие лосины, плотно обтягивающие ее худые ножки. Лицо Наташино выражало полнейшее довольство.

Время шло. Пауза затягивалась. Кирюша молотил по отбивным, девушки, молча улыбаясь, пили чай. «Приближался опасный момент», как говорили раньше спортивные комментаторы. Тянуть дальше было бессмысленно, и Женя решилась.