Или такой, как у пророков.

Когда Хэсина очнулась в следующий раз, она уже была во дворце. Коридоры блестели в лунном свете, проникавшем сквозь решетчатые окна. В жаровнях тлели угли, палочки с благовониями догорели почти до конца.

Мэй несла ее на руках. Туман в голове Хэсины начал рассеиваться, и внезапно она снова почувствовала вкус дыма и пепла. Она вспомнила, как задыхалась в этом дыму, и у нее перехватило дыхание. В следующее мгновение она начала задыхаться по-настоящему. Мир вокруг то темнел, то становился ярче, и она почувствовала холод, нестерпимый холод. Она хотела спрятаться за спину отца, уткнуться лицом в его мантию. На секунду она забыла, что его больше нет, и прохрипела его имя.

Потом она вспомнила, и ее охватила такая боль, будто она потеряла его снова. Она закричала. Мэй ускорила шаг, но они шли в неправильном направлении. Хэсине не была нужна придворная врачевательница. Ей был нужен человек, на которого она могла опереться.

– Отнеси меня к Цайяню, – чуть слышно произнесла она.

Мэй замерла рядом с аркой, ведущей в лазарет.

– Возможно, генерал Санцзинь хорошо ко мне относится, но он не простит меня, если я позволю вам умереть.

– Я не умираю.

– А моя одежда не залита вашей кровью.

Хэсина могла назвать все свои титулы – их было немало – и напомнить Мэй, что ее слово – закон. Но за этот день она устала быть королевой.

– Пожалуйста, Мэй.

Наступила тишина.

Наконец Мэй вздохнула.

– Да ниспошлют мне боги счастливую загробную жизнь.

Затем она повернулась и зашагала по галерее, соединявшей внешнюю часть дворца с внутренними покоями. Когда они проходили мимо шелковых панелей, у Хэсины замерло сердце, но Мэй не замедлила шаг, и картинки пронеслись мимо. Добравшись до комнат Цайяня, военачальница поставила Хэсину на ноги и постучала в двери, прежде чем та успела попробовать сделать это сама. Когда створки приоткрылись, Мэй не стала тратить время на приветствия.

– Вам, наверное, стоит позвать придворную врачевательницу, – проговорила она и исчезла в тени.

Двери открылись шире.

– Миледи? Что случилось? Вы ранены?

Хэсина смотрела на Цайяня круглыми, как у совы, глазами. Видимо, было уже довольно поздно, раз он променял бумажную работу на сон. Его темные пряди, не завязанные в пучок, были взъерошены, а черно-золотой ханьфу виконта накинут прямо поверх пижамы. Хэсина никогда не видела его таким растрепанным, и поэтому он казался ей каким-то нереальным. Она не могла поверить в реальность Цайяня, даже когда у нее подкосились ноги и он подхватил ее за локти.

– Миледи… – Он заметил кровь на ее рукаве и на долю секунды застыл. Потом помог ей лечь в постель, изголовье которой украшали изображения цапель, сочетающиеся с резным рисунком на створках дверей. – Позвольте мне позвать врачевательницу…

– Нет. – Она схватила его за манжет ханьфу. – Мне просто… мне нужно…

Хэсина с ужасом поняла: она не может получить ничего из того, что ей нужно.

Она икнула.

– Ее больше нет. И-их больше нет.

Икание перешло во всхлип.

Цайянь медленно опустился на кровать и прижал Хэсину к себе. Ее окутал запах свежих чернил – запах Цайяня, – и она тут же почувствовала себя в безопасности. Она расплакалась, и слезы текли по ее щекам до тех пор, пока у нее не осталось сил. Потом, почувствовав себя опустошенной, словно тыква, из которой вынули сердцевину, она глубоко вздохнула и рассказала обо всем, что произошло.

Пока Хэсина говорила, Цайянь подложил ей под спину несколько деревянных подушек, но она не оперлась на них. Ей не нужно было ничего, кроме поддержки брата.

– Успокойтесь, миледи, – проговорил он, когда она закончила. – Вы в безопасности. И пока вы в безопасности, все будет хорошо.

Обычно слова Цайяня утешали ее. В них было спокойствие. Убедительность. Вот и сейчас Цайяню почти удалось скрыть свое волнение. Но Хэсина плечом ощущала, как неритмично бьется его сердце.

Она почувствовала прилив беспокойства и откинулась на подушки.

– Ничего хорошего нет и не было. Одиннадцать героев освободили угнетенных за счет того, что начали угнетать угнетателей.

Угнетенные. Угнетение. Угнетатели. Мысли Хэсины путались, словно веревка, на которой завязывались новые и новые узелки, и она уже не могла отличить начало от конца.

– Когда все это закончится? Когда мы перестанем платить такую высокую цену за мир?

– Я не знаю, миледи.

– Но ты должен знать, – проговорила Хэсина, расстраиваясь все сильнее. Цайянь всегда был способен ответить на любой вопрос.

Он поднялся, не произнося ни слова. Подошел к окну.

– Мы всегда платим, так или иначе. Нельзя получить что-то одно, не лишившись при этом чего-то другого. Например, Серебряной больше нет, но в то же время это значит, что вы обрели свободу.

– Свободу?

– От вашей тайны. – Он смотрел в окно, хотя на улице стоял мрак. К тому же жалюзи были опущены, и разглядеть хоть что-нибудь не представлялось возможности. Потом он обернулся к ней.

– Никто никогда не узнает о том, что вы разговаривали с ней той ночью.

Хэсина попыталась распутать свои мысли. Цайянь был прав. Ее измена умерла вместе с Серебряной. Но она все равно не обрела свободу. Пока учение Одиннадцати продолжало существовать, народом Яня правил страх, а вовсе не она.

Она наверняка могла что-то сделать. Должен был быть какой-то…

– Миледи, возможно, вам не понравится то, что я сейчас скажу. Но, так как я являюсь вашим советником, я должен поделиться своими мыслями.

– Я слушаю тебя.

Цайянь подошел обратно к кровати.

– Некоторые люди станут сомневаться в том, что вы сегодня им показали. Особенно те, кто собственными глазами видел, как она горела. – Он встал на колени рядом с Хэсиной. – Кто-то может даже заподозрить, что вы сочувствуете пророкам. – Он взял ее руки и сжал их. – Сейчас вам прежде всего необходимо отвести от себя эти подозрения. Сделать так, чтобы люди почувствовали, что они в безопасности.

– Сделать так, чтобы люди почувствовали, что они в безопасности. – Эти слова растекались по ее рту.

Цайянь положил руки ей на плечи.

– Если вы чувствовали что-то по отношению к ней и таким, как она, вы не должны этого показывать. Ни словами. Ни действиями. Пообещайте мне, миледи. – Он сильнее сжал ее плечи, и его голос зазвучал тверже. – Пообещайте, что не станете ставить свое правление под угрозу.

Хэсина посмотрела ему в глаза. Она видела его намерения. Цайянь желал ей только лучшего. Разве когда-нибудь было иначе?

Но она не могла такого пообещать.