– Ты просишь меня бездействовать.

– Вы доверяете мне?

– Да.

Однако раньше она никогда бы не убежала в город без него. Никогда бы не сохранила в тайне то, что начала расследовать смерть отца.

Она знала, что он думает о том же, и в ее сердце росло чувство вины. В конце концов оно все-таки заставило ее сказать:

– Я обещаю.

Напряжение в его карих глазах растаяло.

– Спасибо. – Он выдохнул и снял руки с ее плеч.

Но Хэсине в голову пришла еще одна мысль, заставившая ее замереть.

– А ты… – Она облизнула губы. – Ты когда-нибудь чувствовал что-то по отношению к ним?

К пророкам.

Задай она этот вопрос не тому человеку, и ее правление тут же оказалось бы под угрозой. Хэсина боялась, что Цайянь упрекнет ее в том, что она так быстро нарушила свое обещание.

Но он только покачал головой.

– Нет.

Ее сердце забилось медленнее – по большей части от облегчения.

– Хорошо.

Хэсина не хотела, чтобы Цайянь мучился так же, как она. Не хотела, чтобы, видя изображения на шелковых ширмах или наблюдая за представлением придворных актеров, он задумывался: а вдруг герои их легенд на самом деле были злодеями?

Но, с другой стороны, это значило, что она одинока в своих страданиях.

Она дошли до лазарета, и придворная врачевательница прочитала ей лекцию, которая, по мнению Хэсины, подтолкнула ее к порогу смерти сильнее, чем рана и потеря крови. Теперь она лежала на кровати без сна, чувствуя, как у нее под кожей шевелятся мурашки ужаса, несколькими часами ранее охватившего ее народ. Ночи становились прохладнее, но Хэсине было жарко. Она ворочалась с боку на бок, и шелковые простыни оплетали ее, словно кокон, а одеяла ловили ее руки и ноги в силки.

Она сбросила их с себя и рывком села на кровати, тяжело дыша.

Хэсина слишком долго ожидала ответа от кендийцев. Она позволила страху разрастись и отравить сердца людей. Больше ждать было нельзя. Если она не могла предотвратить войну, она должна была успеть выяснить правду прежде, чем угроза станет реальностью.

Хэсина подошла к столу и зажгла свечу. Ларец ее матери поблескивал в свете пламени, словно драгоценный камень, а серебряный замок казался золотым.

«Думай», – приказала она своей голове, как приказала бы одному из придворных. Среди ее воспоминаний должна была найтись какая-нибудь подсказка, которая помогла бы ей понять, почему мать не использовала в качестве кода год рождения отца.

Она должна была выбрать важную дату. Раз числа 265 (год рождения отца по новому календарю) и 906 (тот же год, только по старому летоисчислению) не подходили, возможно, нужно было вычесть одно число из другого. Она помнила, что 641-й был годом смерти былого императора, а также последним годом перед тем, как Одиннадцать начали отсчет лет с нуля – «чтобы все могли родиться заново», – объяснял ей отец, когда она спросила, зачем они это сделали. «Юные, старые, богатые, бедные, мужчины, женщины – все мы стали детьми новой эпохи».

Хэсина неуверенно взяла ларец в руки и выбрала цифры 6, 4 и 1.

Замок не открылся. Она швырнула ларец в сторону. Это тоже не помогло. Несколько секунд Хэсина буравила его взглядом, а потом со стоном снова придвинула к себе.

Если не 641, то что тогда? 000? Год, последовавший за 641-м, когда Одиннадцать героев начали новый календарь?

Хэсина фыркнула, но все-таки выбрала цифру 0. Потом еще раз. Ей не хотелось вводить третье число. Это было слишком просто. Слишком очевидно. Слишком…

Последний нуль стал на свое место. Замок щелкнул и открылся.

Хэсина не могла обмануть саму себя: часть ее хотела, чтобы комбинация не подошла. Их с матерью роднила лишь любовь к королю, и Хэсина не была готова это потерять. Тем не менее она сжала крышку руками. Если содержимое ларца поможет ей положить конец судебному разбирательству и спасти невинных людей, она зажмурится и откроет его.

Тяжелая крышка откинулась назад. Щелкнули петли. Хэсина стояла, закрыв глаза, и перед ее мысленным взором проносилась одна мысль за другой.

«Скоро вы смиритесь с тем, что произошло», – говорила придворная врачевательница.

«Что бы ты ни делала, его не вернешь», – говорила ее мать.

«Правда может уничтожить вас», – говорил Акира.

Но один голос заглушил все остальные.

«Знание есть правда, Пташка».

Ее сознание начало расплываться, словно чернила, разведенные водой, и вдруг она вспомнила беседу, которая произошла много лет назад.

«Как думаешь, почему в столице живет столько ученых людей?» – спросил ее отец, когда они прогуливались вдоль крепостного рва.

«Потому что они мудры».

«Да. Правитель должен держать мудрецов возле себя, потому что знание есть правда. Если человек отказывается учиться, он обрекает себя на жизнь в мире, где правит ложь. Помнишь, что делали былые императоры, чтобы ничему не учиться?»

«Они сжигали книги».

Отец кивнул: «Они закрывали глаза на беды своего народа и казнили тех, кто решался их критиковать».

«Но ведь Одиннадцать героев тоже сжигали книги?» – спросила она прежде, чем успела понять, что такой вопрос задавать не стоило.

Отец молчал.

Наконец он произнес: «Да, сжигали. – Он положил руку ей на голову и улыбнулся. Морщинки лучиками собрались в уголках его глаз. – Вот почему ты будешь лучшим правителем, чем все они, вместе взятые».

Хэсина открыла глаза, и воспоминание поблекло. Голос отца стих. Но она чувствовала его присутствие в окружавшей ее темноте. Он был здесь. Рядом с ней. Они вместе опустили взгляд на ларец и увидели… книгу.

Книгу.

Ее охватило разочарование. Книжица была тонкой, не похожей на внушительные издания «Постулатов», и к тому же в ужасном состоянии. Обложку украшали подпалины, пятна чернил и жира, а еще какие-то бурые разводы, подозрительно похожие на высохшую кровь. С правой стороны виднелось три иероглифа, но и с этим Хэсине не повезло: они были написаны не на яньском языке – и даже не на языках Ци, Кендии и Нинга, насколько она могла понять.

Но и это было еще не все. Автору не помешало бы посетить уроки каллиграфии, на которые заставляли ходить Хэсину. Страницы книги были усеяны крохотными значками, и к тому же в каждой короткой колонке текста было несколько вычеркиваний. Но не это сводило ее с ума. Хотя Хэсина не могла разобрать значение символов, они роились в ее голове, и она никак не могла понять, почему они казались такими знакомыми.

Несколько часов и словарей спустя она с отвращением захлопнула книгу. Еще один тупик. Если бы только королевство могло подождать, пока она подберет ключик к этому непонятному языку. Но об этом нельзя было и мечтать. Солнце продолжит вставать и садиться, а придворные – приходить на собрания. Кендийцы будут все так же игнорировать ее письма, а люди – жить в страхе. Все, что она могла, – это подняться со стула, потянуться и оставить одно неоконченное дело, чтобы приступить к другому.