пошла. И она казалась искренне обеспокоенной тем, что фотографии и видео будут опубликованы и у меня возникнут неприятности. Но меня это совершенно не волнует. Правда, я даже не думаю об этом.

Еще неделю назад я надеялся, что Ханна скажет мне хотя бы пару слов. А теперь у меня кружится голова. Я до сих пор чувствую вкус губ Ханны на своих. В детстве мы чем только не делились. Но никогда не делились… этим. Вчера вечером мы стали ближе друг другу как физически, так и эмоционально.

От раздумий меня отвлекает стук кастрюль и сковородок и мелодичная болтовня двух корейских мам. Для неподготовленного уха может показаться, что они спорят: их голоса от высоких нот спускаются к низким, расставляя акценты, будто тарелками. Но это скорее оживленный обмен сплетнями и шутками. Это успокаивает.

Я понимаю, что давно не видел свою маму такой счастливой. Жизнь в Корее, несмотря на успех, которого мы там добились, была тяжелой. Поездка в Сан-Диего оказалась полезна для всех нас. Но что будет потом, когда лето закончится?

Мое сердце сжимается при мысли, что мы с Ханной так мало времени проводим вместе. Я знаю, на этот раз мы останемся на связи. Однако я не уверен, что этого будет достаточно. Мне нужно поговорить с ней, а пока я просто буду наслаждаться совместным времяпрепровождением. И, надеюсь, у нас будет больше поцелуев, намного больше.

Я чуть не бегом прохожу мимо кухни, делаю два шага по лестнице и вижу Ханну – она стоит у стола с ножом в руке и что-то режет. Рядом Джин Хи шепчет ей что-то на ухо, и улыбка Ханны, которая смотрит на мою сестру, освещает кухню. Я останавливаюсь, как вкопанный. Мне всегда нравилась улыбка Ханны, но поскольку я был лишен ее целых три года, теперь каждая из них – подарок.

Когда я встречаю самых дорогих мне людей в одном месте, у меня щемит сердце и хочется всех обнять. Такого я не видел уже очень давно и даже не осознавал, как сильно я по этому скучаю, каким потерянным ощущаю себя без этой почти родственной связи.

– Оппа, Ханна говорит, что не мешало бы еще раз побывать в Леголенде, и предлагает мне поехать с вами.

– Правда? – Я изо всех сил стараюсь казаться разочарованным. – Я подумаю об этом.

– Ага, а пока ты думаешь, мы с Джин Хи съездим туда и отлично проведем время без тебя, – заявляет Хана, и по едва уловимому движению ее губ я понимаю, что она шутит.

– Здорово! – Джин Хи на седьмом небе от счастья. Она поднимает ладонь, давая пять, и Ханна прикасается к ней локтем, не выпуская из рук нож и пучок зеленого лука.

– Ух ты, цветы! – Джин Хи замечает букет у меня за спиной. – Для кого они?

Я делаю страшные глаза и крепко сжимаю губы, умоляя ее замолчать.

Но до сестры моя просьба либо не доходит, либо она прикидывается, что не поняла ее.

– Боже мой, это для Ханны?

– Что такое? – спрашивает Ханна, поворачиваясь ко мне.

От неловкости я замираю на месте и мечтаю только об одном: чтобы земля разверзлась у меня под ногами и поглотила этот жалкий букет, а заодно и меня вместе с ним. Но делать нечего – я небрежно достаю цветы из-за спины и протягиваю Ханне:

– Вот, это для тебя. Просто… ну, ты знаешь.

Взглядом окидываю кухню и вижу, что все в ней находившиеся стоят с открытыми ртами.

Ясно, что парни, кроме героев корейских дорам, не покупают девушкам цветы после мимолетного первого поцелуя. Уже не в первый раз меня приводит в бешенство отсутствие жизненного опыта или каких-то ориентиров, кроме сценариев, которые приходится читать.

– Дэбак, – восхищенно шепчет Джин Хи, припоминая, видимо, счастливые финалы многочисленных сериалов.

– Еппыда, – говорит миссис Чо. Я уверен, что она имеет в виду красивые цветы, а не меня. Однако она не сводит с меня глаз.

Моя мама стоит, приложив руки к сердцу, и смотрит на меня с такой гордостью, что можно подумать, будто я получил премию «Оскар».

Взгляд Ханны прикован к букету, который я все еще держу перед ней. Она застыла с ножом в руке, поднятой так, словно она держит оружие. Я медленно подхожу, кладу букет на стол и вынимаю нож из руки Ханны. Рука так и повисает в воздухе, а ее глаза встречаются с моими.

– Ты купил мне цветы?

Если бы у нас не было свидетелей, я бы поцеловал ее прямо здесь. Удивление на ее лице самое милое из того, что я когда-либо видел.

– Да, я ходил утром на пробежку…

– А как же твоя лодыжка? Уже совсем не болит? – интересуется Ханна.

У меня мурашки побежали по коже. Это что-то совсем новое и неожиданное. Кто-то переживает за меня не потому, что я буду плохо выглядеть перед камерой! Я хочу поцеловать ее в переносицу, где сошлись ее нахмуренные от беспокойства брови. Я продолжаю думать только о том, как целую Ханну. Я прочищаю горло и пытаюсь прогнать морок страсти, который затуманил мой разум.

– Да, кажется, все прошло. Сегодня я впервые здорово ее нагрузил, и она не болела. Разве что чуточку, но я в норме. – Я обнадёживающе улыбаюсь ей. – На обратном пути проходил мимо цветочной лавки, ну той, что рядом с продуктовым магазином. Знаешь, ее по-прежнему держит тот старик, что похож на Гэндальфа. Удивительное дело, столько лет прошло! – Я прекращаю свою бессвязную речь, опасаясь случайно проговориться, что цветочная лавка находится далеко не на той дорожке, по которой я утром бегал. – Хочешь поставить их в воду? – спрашиваю я и подношу ее до сих пор поднятую руку к букету.

Она молча кивает, все еще пребывая в недоумении.

– Я быстро приму душ перед завтраком, – объявляю я.

– Давай! Потным парням не место за столом, – поддразнивает Джин Хи.

Я подхожу к сестре, обхватываю ее двумя руками и зажимаю под мышкой.

– Фу-у-у-у-у-у! Отпусти! Буэ, буэ, буэ, – кричит Джин Хи. Ее притворный приступ тошноты вызывает у нас бурный смех. Видя, как блестят глаза у Ханны, когда она на меня смотрит, я чувствую, что вот-вот взлечу.

– Теперь мне тоже придется принимать душ. Ты такой мерзкий, – ноет Джин Хи, но при этом лукаво улыбается. Я еще раз зажимаю ее и иду в душ, чтобы привести себя в порядок и переодеться.

Я не смогу быстро вернуться на кухню.

Ханна

Ностальгия мне несвойственна. Самосохранение – это да. Просто в моей жизни не так много людей, с которыми можно поделиться