На мгновение у меня становится тяжело на душе, как будто напомнила о себе мучившая меня последние несколько лет боль. Усилием воли я отгоняю от себя грустные воспоминания. Сейчас нам хорошо. Лучше, чем хорошо.

– Почему бы не заехать? – отвечает Ханна. – Правда, это крюк примерно на час.

– Да у вас целый день впереди! Некуда спешить, – говорит ее мама. Она поворачивается, чтобы встретиться глазами с моей матерью, и они улыбаются друг другу.

– Позвольте мне убедиться, что Джейкоб может это есть, – говорит Ханна. Она все еще обо мне заботится. Возвращение к старым привычкам и старым ролям.

– Из Ханны получится замечательный доктор. Иммунология так важна в наше время, и дочь уже несколько лет сильно увлечена ею, – хвастается миссис Чо моей маме.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть на Ханну:

– Это правда?

Глаза Ханны расширились от удивления. Она никогда не говорила мне об этом. Она открывает рот, собирается ответить, но снова закрывает его. На ее лице такое выражение, точно ее уличили в сокрытии тайного знания. В каком-то смысле кажется, что так и есть.

– Я… – начинает было она и тут же замолкает.

– Ты хочешь стать иммунологом? И давно? – спрашиваю я.

– С нашего с тобой детства, – тихо говорит она, опуская глаза. – Я… знаешь… если, ну, если я что-то могу сделать, чтобы помочь детям с сильной аллергией, я хочу…

Я глубоко вздыхаю. Мое сердце колотится так, словно пытается вырваться из груди. Она хочет помочь детям с сильной аллергией. Вроде меня.

– Вау, это круто, – говорит Джин Хи.

– Ханна-я, – благоговейно восклицает моя мама.

Мы все знаем, как много это значит.

Я хватаю Ханну за руку и тащу ее к входной двери. Мы ни с кем не прощаемся. Мне просто необходимо остаться сейчас с ней наедине. Я должен дать ей понять, как много значит для меня ее признание.

Мне нужно дышать, иначе я потеряю сознание.

С трудом, после трех попыток пристегиваюсь на пассажирском сиденье. Проклятый ремень безопасности.

– Ты злишься? – спрашивает Ханна.

Я смотрю на нее. Выражение лица у нее сейчас такое беззащитное, что я с полной уверенностью могу заявить, как я отношусь к этой девушке. Я беру ее руку в свою и провожу большим пальцем по костяшкам

– Я… в шоке, Ханна. Я потрясен твоим выбором. И не могу передать тебе, как много это значит для меня, для моей семьи. – Я сглатываю ком в горле, а вместе с ним и нахлынувшие эмоции.

– По-моему, то, что ты участвуешь в клинических испытаниях, очень увлекательно. Давно хочу расспросить тебя об этом подробнее, если, конечно, ты не против со мной поделиться, – говорит она и мило улыбается. И я ничего не могу с собой поделать. Наклоняюсь и нежно прикасаюсь губами к ее губам.

Я немного отстраняюсь.

– Я расскажу тебе все, что угодно, все, о чем попросишь. – Снова ком в горле. У меня никогда такого не бывало, ни с кем у меня не было столь близкой физической связи. На самом деле, в последние три года я не был ни с кем связан и эмоционально. На секунду беспокойство сдавливает мне грудь. Я думаю о том, что произойдет, когда лето закончится и мне придется вернуться в Корею. Станет ли моя жизнь снова одинокой, какой до этого и была? Жизнь, в которой есть только расписание съемок и жесткие условия контракта.

Голос Ханны выводит меня из задумчивости:

– Ладно, впереди у нас долгий день. Ты все взял? Альбом, карандаши?

– Ага, поехали, – говорю я. Мои руки дрожат от волнения. Я не хочу думать, что конец лета уже близок. Пока я просто хочу испытать как можно больше и делать все это с Ханной.

– Это что-то невероятное! По-моему, это мой фаворит, – говорю я, вытягивая шею, чтобы хорошенько разглядеть массивного металлического динозавра. И хоть это неодушевленный предмет, собранный из железа, его движения переданы так точно, что моему восторгу нет предела. Переворачиваю еще один лист и, не отрывая взгляда от скульптуры, начинаю рисовать. Вот что такое ощущение свободы. Не бояться совершить ошибку. Творить инстинктивно и доверять своим чувствам, чтобы сделать все так, как хочешь ты.

Чего не скажешь о корейских дорамах, где каждая сцена, каждый эпизод тщательно срежиссированы, каждая эмоция просчитана и выверена. Но не тобой. Поначалу меня это устраивало. Я знал, чего от меня ждут, и мог сосредоточиться только на том, чтобы как можно лучше выполнить чужие указания. Но сейчас, в этой пустыне, под этим небом, я окончательно понимаю, что все это полная противоположность тому, чем я хотел бы заниматься в жизни.

– По-моему, ты называл фаворитами все, что мы видели до сих пор, – поддразнивает Ханна. У нее такая красивая улыбка. На мгновение я напрочь забываю о каких-то там скульптурах. – Я так рада, что ты захотел сюда приехать. Без тебя я бы ни за что на это не отважилась. Правда-правда. Если честно, эти огромные штуковины меня пугают. Они такие… неприветливые, что ли, – говорит она. – Представь, что живешь где-то поблизости и однажды ночью, выглянув в окно, видишь вдруг гигантскую змею. – По ее телу пробегает едва заметная дрожь.

– Если у нас будет время, я непременно хотел бы вернуться сюда с Джин Хи. Хотя для нее такое сборище монстров может оказаться слишком страшным, – размышляю я вслух.

– Ты шутишь? Да твоя сестра – самый смелый ребенок, которого я встречала. Джин Хи это понравится. И мы обязательно привезем ее сюда, – говорит Ханна. Всякий раз, когда я слышу от нее нечто подобное, когда лишний раз убеждаюсь в ее душевной щедрости и храбрости (не каждый решится повторить опасный путь по горным дорогам, только чтобы показать моей сестре парк скульптур!), мне хочется обнять ее и больше не отпускать из своих объятий, и целовать, целовать… Боже, я размазня.

Ханна приготовилась что-то сфотографировать, но телефон выскальзывает из ее руки. Мы одновременно наклоняемся за ним.

– Ой, блин! – вскрикивает она.

– Черт, как больно, – говорю я, когда мы сталкиваемся головами.

И мы оба потираем ушибы на лбу.

– Останется шишка, – смеется она.

Я снова наклоняюсь, чтобы поднять ее телефон.

Она тоже наклоняется и поднимает мой альбом для рисования, который я нечаянно выронил. Ханна пристально вглядывается в рисунок на открытом листе, и от изумления широко открывает глаза. Я протягиваю руку, чтобы забрать у нее альбом, но она вдруг прижимает его к груди и поднимает на меня глаза.

Я судорожно сглатываю.

– Это… это я? – спрашивает она, протягивая альбом, открытый на изображении сидящей на траве девушки, ее длинные волосы развеваются на