плечи. Он был в праздничной рубахе, от чисто выбритого лица пахло тройным одеколоном.

— Ой, леший! — вскрикнула она, отстраняя его руку. — Напугал до чего. Сердце так и колотится!

— Дай попробую.

— Отстань.

— Это твое сердце, Клавочка, бьется навстречу моему. Ты ведь ко мне спешишь? А я к тебе. «Коли так, пошли гулять, время нечего терять». Видала, какие стихи складываю? Вернемся с трассы в Чашу, отнесу в районную газету, денег дадут на кружку пива.

Стоял Жогалев так, что загораживал Забавиной дорогу. Она пыталась обойти шофера — он вновь перерезал ей путь. Рот его улыбался, бесстыжие водянистые глаза, казалось, и во тьме светились, будто у кота.

— Чего прилип как муха? — засмеялась заведующая столовой.

— Сахарная ты.

— Женихаться, что ли, задумал? — с интересом спросила она. — Книжку в сберкассе завел?

— Вклад — дело секретное. Понятно? Будь спокойна, к людям не пойду занимать. Ты вот раньше палаткой заведовала, все кидала на счеты… да, спасибо, сняли, а не под стражу взяли. Скажи: не так? Я ж работаю честно, милиционер мне в свисток не сигналит. Выручу человека, подвезу, а он мне подкинет на ладонь. Где тут растрата, недовес покупателю? Ну, а коли канистру государственного бензина пережгу, то что за счеты по мелочам? При коммунизме откроют бесплатные универмаги, перестанем работать налево. Так что, дорогая, кто за меня пойдет — не прогадает.

Шофер сделал к Забавиной шаг.

— Не по тому адресу ударился, — строго осадила она, следя за его руками. — Хватит баловаться. Пусти, что ли.

Она решительно обошла его, но Жогалев вдруг крепко облапил заведующую столовой и влепил ей звучный поцелуй. Еще более звонкая пощечина была ему ответом. Забавина вырвалась.

— Съел? Я тебе не Дорка… лучше ей аккуратнее алименты плати. Шуток не понимаешь? Разыгрался, кобель.

Она почти побежала на звуки баяна. От удара Жогалев пошатнулся, зацепился в потемках за пень и чуть не упал. Он кинулся было за женщиной, да то ли увидел, что ее не поймать, то ли передумал по другой причине, но остановился, потер щеку.

— Недотрогу из себя строишь? — пробормотал он. — Все на Пашечку своего надеешься. Дуреха. Ему уже надоел черный хлебец, булочки захотелось. Ну да мы свое сорвем, не таких оглаживали.

И шофер повернул к машинам.

…«Охрана» не спасла Варвару Михайловну: дорожный техник оказался вслед за ней у шалаша.

— Ночь какая, — сказал он, глядя ей в глаза. — Варвара Михайловна, помните, что вы обещали в лесу неделю назад?

— Нездоровится мне, — сказала она почти враждебно.

— Я  с н о в а  буду ждать.

Она вернулась на танцплощадку, смешалась с толпой, показывая Молостову, что не хочет находиться рядом с ним. «Неужели он не понимает: тогда на грибах я просто хотела отвязаться от него. Кажется, немного выпил». Варвара Михайловна отыскала одного шофера, другого: никто из них в Моданск не собирался. Внезапно возле баяниста она опять увидела те же глаза.

«Пойду, — вдруг, холодея, решила она и, казалось, на мгновение потеряла ощущение времени. — Что это все Маря смотрит, точно следит? Фу, какие мысли противные». Взгляд Варвары Михайловны машинально уловил среди девушек знакомое, горделивое и словно настороженное лицо Клавдии Забавиной и, будто не заметив его, скользнул дальше. «Я ведь не к речке. Здесь, возле лагеря. Раз уж дала слово. Надо сказать ему, что пора  с о в е р ш е н н о  прекратить». Она с какой-то отчаянной решимостью выбралась из толпы.

И когда Молостов вновь очутился возле, она вместо шутливого тона, каким хотела сказать: «Мы только на минутку, да?» — вдруг побледнела, улыбнулась как-то растерянно и молча, быстро пошла вперед, боясь поднять глаза. «Неужели брак с Андреем был ошибкой? — вдруг в какой-то панике подумала она. — Но ведь я так не считала раньше! Или уж такова доля всех женщин — метаться, терзать себя сомнениями?» Она сама испугалась этих мыслей.

Позади остались повозки, набитые пахучей травой, жующие лошади, темный грузовик, огненные глаза костров. Варвару Михайловну обступили стволы, она споткнулась о невидимый пенек, что-то цепкое, шуршащее полезло в лицо. Варвара Михайловна поняла, что идет по лесной чаще, перед глазами рябит листва, остановилась и почти столкнулась с Молостовым. Они находились на крошечной полянке, вернее, на продолговатом пятачке, образуемом тремя какими-то темными деревьями и елкой.

Невдалеке пискнула пичужка.

— Холодно что-то, — сказала Варвара Михайловна и передернула плечами. Она мелко дрожала.

— Мне, наоборот, жарко, — сказал Молостов и поглядел на звездное небо, точно рассчитывая обнаружить на нем знойное солнце.

Оба замолчали.

— Как темно сегодня.

— Луна поздно всходит.

За деревьями что-то хрустнуло, словно там пробежал барсук: в лесу постоянно слышны разные шорохи. В темноте Варвара Михайловна лишь смутно различала лицо Молостова, но ей казалось, что она его отлично видит, особенно взгляд, который преследовал ее весь вечер. Она постаралась принять обычный тон, не выдать дрожи в голосе:

— Вот я здесь, Павел Антонович. Зачем звали? У меня землекоп больной.

— Вы знаете, о чем я, — глухо заговорил Молостов. — Я должен все сказать. Не браните, что навязываюсь, проход загораживаю. — Он рубанул ладонью воздух, словно досадуя на себя за неумение подобрать нужные слова. — Поверьте, если я когда и был искренен с женщиной, так это сейчас. Я понимаю, Варвара Михайловна, у вас семья, ребенок. Но что я могу с собой поделать, если еще тогда, весной, в попутной машине выделил вас и полюбил, ни днем, ни ночью не могу забыть ваши глаза, губы, улыбку? Я годы и годы искал такую женщину, как вы. С вами я пробью в жизни широкую дорогу, всего достигну. Когда я не вижу вас, мне все немило, безразлично. Мне говорили: вы ошиблись в муже, вы с ним совсем разные люди…

— Вы опять? — остановила его Варвара Михайловна. — Я запрещаю вам так про Андрея… это неправда, неправда. Слышите? Неправда.

— Только поэтому я и осмелился заговорить, — не слушая, наступательно продолжал Молостов. — Я и сам вижу: вы с Камыниным чужие люди. Вам же я не безразличен. Не отрицайте, Варя, не поверю. Мы не случайно встретились, сама судьба все время нас соединяет…

— Довольно, — слабым голосом проговорила Варвара Михайловна, упиваясь его словами. — Довольно. Я уйду.

— Не отталкивайте меня, Варя. Верьте, я люблю вас всей душой. Я все сделаю, чтобы вы были счастливы. У нас впереди еще большая жизнь. Варюша. Дорогая.

Молостов схватил ее руку, припал к ней горячими сухими губами. Варваре Михайловне тоже вдруг стало жарко, голова у нее закружилась, жутко, сладко захватило дух, и она поняла, что больше не в силах сопротивляться. У нее едва достало силы проговорить:

— Пустите. Останемся друзьями. Я прошу.

Молостов уже горячо, жадно целовал ее в