Из черного коридора — в серый каминный зальчик. Здесь еле светились окна. Ольга задернула занавески, на ощупь добралась до каминной полки и чиркнула спичкой. На полке стоял канделябр с пятью свечами. Спички не хватило, пришлось зажигать еще одну. Поочередно маленькими огоньками загорались свечи. Ольга поставила канделябр на пол и принялась разжигать камин, в котором складным маленьким колодцем уже были уложены березовые полешки.

— Зачем камин? Тепло же! — удивился Дима.

— Эх ты, практичный провинциал! — осудила его Ольга и вытянула задвижку.

Камин потихоньку разгорался. Она поставила канделябр на журнальный стол. Колеблющееся полыхание костерка, желтое пятиголовое пламя свечей — мир иной, мир четвертого измерения.

— Красиво, — признал Дима.

— Подожди, пойду на кухню, выпить что-нибудь поищу. У отца всегда есть.

— Пьющий, что ли? — бестактно поинтересовался Дима.

— У пьющих как раз ничего нет.

За журнальным столиком пили стаканами нечто черно-красное из фигурной бутылки с этикеткой «Черри-бренди».

— Отец не заругается? Напиток-то дорогой, — обеспокоился Дима.

— Тоже мне дегустант! — презрела его Ольга. — Напиток этот — самопальная вишневая наливка из ягод нашего сада, гордость предков.

— Вкусно, — одобрил он.

— Расскажи, что с тобой было, Дима, — попросила Ольга.

— Нет.

— Почему?

— Потому что противно станет и тебе, и мне.

— Так худо было?

— Противно. Я сказал: противно. — Он поднялся из-за столика, подошел к камину, присел на корточки посмотреть, как перескакивают на черно-багровых полешках сине-желтые проворные огненные язычки. Она подобралась сзади, положила ладони ему на плечи. Он склонил голову и щекой потерся об ее руку. — А сейчас мне хорошо!

— Давай потанцуем, — предложила она.

— А музыка? — он обернулся, улыбнулся, встал.

— В запыленной пачке старых писем мне случайно встретилось одно… — тихо напела она. Он целомудренно приобнял ее за талию, и они, сонно переступая, вошли в танго. — Где строка, похожая на бисер, расплылась в лиловое пятно…

— Что же мы тогда не поделили, разорвав любви живую нить? — продолжил он.

— Вспомнил наш первый вечер, да? — еле слышно спросила Ольга. Видимо, музыка где-то там звучала для них, и они продолжали танцевать без пения.

— Я его не забывал никогда, — столь же тихо ответил он.

В танце она осторожно расстегнула на нем рубашку до пупа и виском, щекой, пульсирующей шеей прижалась к его груди. Поплыла, бабенка, поплыла. Он потерся подбородком о ее макушку и глухо сказал:

— В Ярославле я от полной безнадеги с проституткой переспал.

Она отшатнулась от него и, глядя бешеными глазами, спросила шипяще:

— Ты зачем об этом сказал? Зачем?

— Ну, мало ли что… — обреченно промямлил он.

Она кулачком колотила по каминной полке и кричала, не боясь соседей:

— Дурак! Дурак! Дурак!

Он отошел к журнальному столику, налил себе полный стакан, не отрываясь, выпил до дна и, глядя в стену, твердо довел до сведения:

— Я не имел права не сказать об этом, — покосился на нее. Ольга уже сидела в кресле и тихо плакала. — Пойду я, Оля, а?

Она высморкалась в неизвестно откуда появившийся платочек, им же промокнула глаза и сухо спросила:

— Куда это?

— Куда глаза глядят, — ответил ее словами Дима и чуть улыбнулся. Тоскливо. И она, шмыгнув носом и глубоко вздохнув, улыбнулась, встала и подошла к нему.

— Господи, ну почему ты такой балда? Боишься меня СПИДом заразить? Так знай, проститутки — самый берегущийся от этого дела и предусмотрительный народ. — Она обняла его за шею и бесповоротно прижалась к нему. — Уж скорее я тебя заражу.

— Заражай, — счастливо согласился он и как следует поцеловал ее. В губы, в десны, в зубы, в рот. Замерли. Потом она задохнулась, оторвалась на мгновение, чтобы радостно сообщить:

— Уже один разок заразила. Ты что, забыл?

* * *

Александр Иванович в сопровождении безукоризненного клерка, который вез его чемодан на колесиках, шел по суперперрону Казанского вокзала.

— Минуточку, — попросил он клерка. — Я на ходу по телефону разговаривать не умею. — И остановился. Остановился и клерк. Александр Иванович набрал, неумело тыча пальцем в мини-кнопки, номер на мобильнике. — Жорик? Здоров, это я… Да нет, не надо, меня встретили, Ванька все предусмотрел. А ты куда едешь-то?… В свою конуру? И когда будешь? Ну и я через пятнадцать минут там буду… Не так чтобы очень срочно, но есть о чем поговорить именно сейчас.

Представительский «мерседес», миновав магазин «Руслан» и кинотеатр «Стрела», остановился у арки дореволюционного жилого дома. Александр Иванович, кряхтя, выпростался из чудо-машины. Рядом оказался услужливый клерк, который поспешно извлек чемодан.

— Я вам помогу, Александр Иванович.

— Да езжай, езжай. Здесь я уже и сам как-нибудь управлюсь.

Александр Иванович, проводив взглядом «мерседес», направился к арке, волоча за собой чемодан. В арке его пропустили трое элегантных молодых людей. Они вежливо подождали, когда он прокатит мимо свой чемодан.

В глухом дворе находилась пристройка, в прошлом, скорее всего, дворницкая, у двери которой висела табличка «Сырцов Г.П. Консультант по правовым вопросам». Дверь была приоткрыта. Александр Иванович миновал предбанник и, подойдя собственно к офису, увидел на полу перед дверью распростертое тело. Тело консультанта по правовым вопросам Сырцова Г.П.

Глава VII

Александр Иванович, постанывая, перевернул (Сырцов лежал ничком) тело на спину, отдохнул малость, приподнял веко правого глаза Сырцова, поискал на шее пульс, нашел и с трудом поднялся. В уютном кабинете офиса без труда отыскал аптечку (висела на видном месте), позвенел пузырьками, отыскал нужный и вернулся к поверженному сыскарю. Подсунул руку под бессознательную голову и дал нюхнуть нашатыря. Не открывая глаз, Сырцов замычал жалобно и в конце концов распахнул голубые очи. Перед ним маячило нечто несфокусированное. Опять закрыл глаза — темно-серое бескрайнее небо с наплывающими оранжевыми кругами. Решился и снова глянул. Над ним склонилось озабоченное немолодое лицо учителя и друга. Почему-то под козырьком лихой капитанской фуражки. Еле ворочая языком, Сырцов попытался спеть:

— Капитан, капитан, улыбнитесь… — и замолк, потому что сразу же ослаб.

— Ершишься, — скрипуче отметил учитель и друг. — И я тебе стишок: «Он лежит себе, не дышит, ручкой, ножкой не колышет». Судя по всему, для начала дубинкой в резине по башке, а потом по печени и почкам. Личико-то у тебя — хоть сейчас на свадьбу. Мастера.

— Долго я так валяюсь? — с трудом спросил Сырцов.

— Откуда ж мне знать?

Сырцов неимоверным усилием поднял левую руку к глазам и глянул на часы.

— Семь минут! Всего-то! — удивленно прохрипел он.

— Знали и подгадали или случайно вышло? — задумчиво спросил сам у себя Александр Иванович.

— О чем вы?

— Так, печки-лавочки. — Александр Иванович поднялся и сообщил: — О делах потом, Жора. Сейчас надо скорую вызывать.