— А я к себе домой черепашьим ходом.

Братья обнялись. Сырцов не долго наблюдал трогательную сцену. Джип свирепо развернулся и исчез в конце улицы.

* * *

Сергей Владиленович обаятельно улыбнулся секретарше Наде, которая попыталась радостно догадаться:

— Опять испаряетесь, Сергей Владиленович?

— На этот раз улетучиваюсь, Наденька.

— Когда ждать?

— Часика через полтора. Обшнусь с нужным свидетелем — и сюда.

…Дослушав Горбунка, который вместе с водилой Сундуком сидел на скамейке у стены занюханного подвала, Сергей Владиленович осторожно погладил редкие свои волосенки, снял очки и положил их на обшарпанный конторский стол.

— Ты понимаешь, что наделал, Горбунок?

— Понимаю, — ответил Горбунок.

— Понимаешь, что я имею право за фуфель тебя по уши в землю вбить и в ноздрю цветочек вставить?

— Имеешь право, раз тебе Чабан доверил, — тяжело согласился Горбунок. — Кто же знал, что он не зажмурился и на твердых ногах?

— Сколько вас в живых осталось?

— Вот мы с Сундуком успели по звонку ноги сделать…

— У ментов, у ментов я имею в виду, — перебил Сергей Владиленович.

— Скорее всего, Чика, Барсук и Конюх. У него только нога сломана.

— Как ты думаешь, когда они там заговорят?

— Они не заговорят.

— Сами не заговорят, так их разговорят. Со временем. Ты не только портач и тупой беспределыцик, Горбунок, ты — покойник.

— Я терплю, Рупор, — тихо напомнил Горбунок.

— И не такое еще вытерпишь. Захочу — дерьмо жрать будешь.

— Ты пока плаваешь сверху, — с угрозой сказал Горбунок. — Но я тебя в Иваны не выбирал. Ты — назначенный. Я могу уйти. По закону.

— Куда ты уйдешь? Куда? — с презрением спросил Сергей Владиленович.

Наконец-то подал голос и Сундук.

— Мы достанем их обоих. И студента, и сыскаря.

— Это каким же образом?

— Наше дело, — сказал Горбунок.

— Ваше дело вы уже исполнили. Так, что нам харкать кровью приходится.

— Дай нам срок, Рупор, — попросил Сундук.

— Срок дают в суде. А вам положено по вашим статьям без срока. Пожизненно.

— Три дня, Рупор, — потребовал Горбунок. Сергей Владиленович посмотрел на одного, другого, решительно надел очки и вынес резюме:

— Что ж, подумаем. Но сутки вы здесь, безвылазно. Понятно?

— Куда понятнее, — догадался Горбунок. — Ты ведь нас под замок, да?

— А ты как думал?

Сергей Владиленович вышел из старомодного кирпичного гаража, прикрыл ржавые двери и действительно повесил на них внушительный замок.

* * *

Это недешевое тихое кафе было любимым вечерним пристанищем холостяка Сырцова. Он сидел за стойкой с бокалом замысловатого пойла и мирно беседовал с живым, как макака, чернявым барменом Арсеном, который, обслужив дальнего, вернулся к наболевшему.

— Вы русский, Георгий Петрович, а я — аварец. Вы — блондин, я — брюнет. Вот и вся разница. Небольшая, правда?

— Небольшая, небольшая, — подтвердил Сырцов и глянул на свои наручные часы.

— Но почему, когда что-нибудь случается в нашем кафе, в ментовку волокут не блондина, а брюнета?

— Если ты по национальному вопросу, то тебе лучше обратиться к трудам Иосифа Виссарионовича Сталина. Я не специалист.

— Э-э-э! — Арсен темпераментно вскинул руки. — Вы во всем специалист!

Ирина Игнатьевна присела на высокий стульчик по соседству, стянула тончайшие перчатки (сверкнули перстни) и поинтересовалась у Сырцова:

— Что вы пьете, Георгий?

— Какое-то фирменное изобретение Арсена. На вкус довольно противное.

— Тогда и мне то же самое, — Ирина Игнатьевна улыбнулась Арсену, и тот ринулся к станку. Она обернулась к Сырцову: — Почему вы не захотели заехать ко мне?

— В последний раз я получал жалованье в окошке кассы лет семь-восемь тому назад. Теперь же гонорар мне доставляют. Обычно чеком через банк.

— Вы грубы. Отчего? Внезапно проснулась классовая ненависть?

— Откуда ей взяться у прислужника капитала?

— Вот-вот. Плохо скрываемая тайная классовая ненависть. — Она вдруг взмолилась: — Я здесь как курица на насесте. Пригласите меня к столику.

— Прошу. — Сырцов слез со стульчика и протянул ей руку. Она, живописно опираясь на его ладонь, спрыгнула. — Арсенчик, пойло в мою кабину.

В кабине Ирина Игнатьевна щелкнула сумочкой и достала пачку сигарет.

— А я думал, вы за конвертом с моим гонораром. Оказывается — за сигаретами, — насмешливо высказался Сырцов. Она щелкнула зажигалкой, закурила и пустила струю дыма ему в лицо. — Некультурно!

— Это вы мне говорите о культуре? — вполне правдоподобно удивилась Ирина Игнатьевна.

— Считаете, что я при слове «культура» хватаюсь за пистолет?

— Ну, вы не Геббельс.

— Хуже? Лучше?

Подошедший Арсен своим появлением прервал перебрех. Поставил перед Ириной полный стакан и вопросительно посмотрел на Сырцова.

— Мне покрепче, Арсенчик. И зажевать. Орешков, что ли.

Арсен отошел. Ирина невинно вспомнила:

— Помнится, кто-то вещал о завязке, о физической форме. Я ничего не напутала?

— Как говорится, кончил дело — гуляй смело.

— Что ж, заслужили. Есть что отметить.

— Вы действительно считаете, что я кончил дело?

— Все, Георгий, все! — взмолилась Ирина. — Прекращаем перебрех. Так недолго и поссориться по-настоящему. Теперь я буду говорить абсолютно серьезно Я, мы все глубоко благодарны вам за блестяще проведенную работу…

— Вот сейчас должен появиться долгожданный конверт! — восторженно перебил Сырцов.

Ирина вскинулась от возмущения, но сдержалась, сказала только:

— Как вам угодно.

Вдруг посерьезнел и Сырцов.

— Мне угодно знать, почему вы решили не продолжать это дело.

— Но ведь дело-то в принципе закончено! Зачем понапрасну еще и еще раз нервировать мальчика?

— Мальчик — это ваш муж Иван Александрович?

— Ну, этого мальчика нервировать могу только я. Я говорю о Диме. Он уже поговорил с Захаром Захаровичем по телефону, он счастлив, он готов с завтрашнего дня приступить к репетициям. Герольд заверил, что все обвинения против него, в сущности, сняты…

— Единственная свидетельница, понятное дело, отказалась от своих показаний, — предположил вслух Сырцов. Наконец вернулся Арсен со стаканом и тарелкой.

Ирина глянула на стакан и полюбопытствовала:

— Это у вас виски? — Арсен подтверждающе склонил голову: — Тогда и мне.

Сырцов молча указал на стакан и поднял два пальца. Ему, значит, и второй. Арсен все понял и ушел. Сырцов сказал задумчиво:

— Иногда вы кажетесь умной женщиной, иногда — полной дурой. Какая вы?

— Вы опять хотите, чтобы я обиделась?

— Да нет, хочу понять. Или все просто, как у Фицджеральда: богатые — не такие, как мы с вами? Даже когда они нисходят в наш мир и опускаются ниже нас, они все равно думают, что они лучше нас?

— Вы, как я вижу, хорошо знакомы с его творчеством.

— С творчеством! — хмыкнул Сырцов. — Нет, я хорошо знаком с богатыми, на которых мне приходится работать.

— Ради чего?

— Ради денег. Мне надо существовать.

— И поэтому вам не терпится продолжить дело, за которое уже заплачено? — она вновь щелкнула сумкой и извлекла пухлый конверт.