litbaza книги онлайнСовременная прозаСуета Дулуоза. Авантюрное образование 1935 - 1946 - Джек Керуак

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 64
Перейти на страницу:

III

Потом Большой Дылда говорит: «Ух, был я как-то раз в Атланте, Джорджия, и видел там эту девку из бурлеска, она представление свое отыграла и после пошла в бар на угол, пивка хлебнуть и виски, и заходит она туда такая, выпить себе заказывает, а я ее шлеп по крупу и говорю: „Хорошая девочка“».

«Она взъелась?»

«Еще как! Но мне нормально тогда с рук сошло».

«А еще что было?»

«Я когда совсем молоденький мальчишка был, мама пирог на окно выставляла в Растоне, Луизиана, а мимо сезонник проходил и спрашивал, можно ли ему кусочек. Мама говорила, валяй. Я у мамы спрашиваю: „Ма, а можно я когда-нибудь стану бродягой?“ А она мне: „Это не про Хоумзов ремесло“. Но я ее совета не послушался и пошел бродяжить просто от любви к бродяжничеству, а все тот пирог меня на мысль навел».

«Пироговая Наводка».

«Чего?»

«Дылда, ты когда-нибудь калечил кого-нибудь?»

«Нет, сударь, мальчонка, только легавого того на сортировке в Шайенне».

«А работал ты где?»

«На нефтеразработках Восточного Техаса, мальчонка, лошадей еще там полудиких объезжал, ковбоем был, нефтяником, сезонником, на буксире работал в Гавани Нью-Йорка и моряком».

«Палубным?»

«Каким еще, мальчонка, думаешь, стану я по мышине ошиваться, лоб платочком обвязав?»

«Ну и что теперь будем делать, Дылда?»

«Язык только не распускай, завтра себе раздобудем ножиков от масла на ночном ужине и в тумбочки себе заховаем, а потом ими можно замки взламывать… Слыхал, товарняки там – дрянь всякую возят на эту базу Флота? Вскроем замки и уйдем в одних пижамах, вскочим на товарняк до самого стога, про который я тебе рассказывал в Балтиморе, а оттуда в Монтану, Бьютт, и напьемся там с Миссиссиппским Джином… Тем временем, – говорит он, – ты пожуй табачку-то и мне про ся чёнть расскажи».

«Ну, Дылда, я не такой цветистый, как ты, но кой-чего тоже повидал… вроде того раза в Вашингтоне, когда я пиписькой своей Белому дому махал, или в Сидни, Новая Шотландия, когда мы целую будку в бухту столкнули, или в Лоуэлле, Масс., когда один парень пытался кокнуть моего польского другана об машину целым градом убийственных ударов, я ему говорю, хватит, а он мне: „Чё?“ Я говорю: „Прекращай давай!“ – „А ты кто такой?“ – „Ёпить тебя, чувак“, – и его папаше пришлось меня с него стаскивать, а он натурально пытался несчастного пацана того прикончить».

«Аг-га, ты парнишка-то крепенький, да только прикинь умишком своим, ежели угодно, что я с тобой могу сделать вот этим вот кулаком?»

«Ссушь, Джек Демпси, который пиёт, не стоит, а?»

«Но мой корешок польский жив», – сказал я, глядя Большому Дылде прямо в глаза, и он понял, о чем я. (Тот случай я не вбрасывал в первых главах всего этого психушечного романа.)

Дылде я понравился, и мне понравился Дылда, мы оба с ним крепыши были и живчики, независимые и свободомыслящие, и Флот, мне кажется, это как бы ценил, а почему – увидишь потом.

IV

Однажды днем я курил чинарик под кроватью в дальнем конце палаты, как вдруг дверь открывает сам хренблинский адмирал и вводит двух человек. Чинарик я забычковал и выполз украдкой весь такой учтивый. То были Леонид Кински и Аким Тамирофф, голливудские актеры, пришли увеселять веселящихся психов психушки. Но было странно. Я на самом деле грешил, что они видели, как я курю, но нет, просто совпало, Большой Дылда дремал, депрессивный маньяк дремал, волосатый чувак тоже дремал, негр пытался срастить себе, с кем в картишки перекинуться, а тот парень, что себя в голову подстрелил, мрачно сидел в кресле-каталке с повязкой на голове. Я подхожу прямо к Акиму Тамироффу и говорю ему: «Вы были чудесны в „Генерал умер на рассвете“».

«О спасыпо».

«А вы, месье Кински, как обстоят дела в Коммунистической партии?»

«О, хокей?»

«Простите, но, мистер Тамирофф, вы были чудесны не только в „Генерал умер на рассвете“, но и в „По ком звонит колокол“, а еще в роли того франко-канадского индейского меткача у Де Милля, знаете ли, в картине Сесила про Северо-Запад…»

«Спасыпо». Они сами веселились больше нас. Не знаю, что они вообще там делали? Дурь какайта.

V

Затем сюда приезжает мой па, отец Эмиль А. Дулуоз, толстый, сигарой пыхает, адмиралов по сторонам расталкивает, подходит к моему одру и орет: «Молодец мальчишка, скажи этому чертову Рузевелту и его жене-уродине, куда им пойти! Все сплошь кучка коммунистов. Немцы не врагами нам должны быть, а Союзниками. Это война за Марксистских Коммунистических евреев, и ты – жертва всего этого заговора. Будь я постарше, я бы вступил в НМС и поплыл с тобой, и на дно бы пошел, и под бомбы, плевать, я потомок великих мореходов. Ты скажи этим отмиралам пустоголовым, что на самом деле – стукачье тут правительственное, – что отец тебе сказал: ты правое дело делаешь», – и с такими словами, будучи услышанным помянутыми адмиралами, с топотом вылетел прочь, дымя сигарой, и сел на поезд обратно в Лоуэлл.

Потом приходит Сабби в мундире Сухопутных Сил США, грустный, весь идеалист, уже под бобрик, но еще грезливый, пытается вразумить меня: «Я вспомнил, Джек, я сохранил веру», – но мой чокнутый маниакальный депресняк из Западной Виргинии пихает его в угол и хватает за его рядовые рукава и орет: «Уобашское ядро», – и глаза у бедняги Сабби застилает слезами, и он на меня смотрит и говорит: «Я сюда приехал с тобой поговорить, у меня всего двадцать минут, что за дом страданий, что теперь-то?»

Я говорю: «Пошли в туалет». Западная Виргиния идет за нами, оря, то был один из его хороших дней. Я сказал: «Сабби, ты не переживай, с пацаном все в норме, у всех все хорошо… А кроме того, – добавил я, – ни мне, ни тебе сказать нечего… Кроме как, наверно, того раза, когда неполная средняя Бартлетта горела и поезд нес меня обратно в Нью-Йоркский подгот, а ты бежал рядом, помнишь? в метель и пел „Мы с тобой еще увидимся“… а?»

И то был последний раз, когда мы увиделись с Сабби. Его после этого смертельно ранило на береговом плацдарме Анцио. Он был армейским санитаром.

VI

Анцио: то была, как мы нынче говорим, продрочка Чёрчилла. Как можно заставлять кучку народу ждать на берегу под огнем с позиций, защищенных холмами? Прямо по ним. И после Марку Кларку хватает наглости идти маршем на Рим, когда любой в здравом уме понимал, что идти ему надо было к Адриатике и рассекать немцев напополам? Нет же, он хотел увенчаться лаврами в Риме. Вот мой лавровый венок: будь он проклят и за погибших в Салерно.

Но военные беды нельзя отдать под трибунал.

Эту последнюю фразу я добавил не потому, что ссу, а потому, что генерал может уследить за всем происходящим не больше, чем я.

VII

Я сидел у окна, глядя на весенние деревья с добрым мальчуганом из Этола, Массачусетс, который со мной не разговаривал больше после нашей первой ночи хорового пения «Сияй же, полная луна»… Он умирал, от чего – не знаю… Перестал со мной разговаривать… Флотские санитары заходили его утешать, приносили ему еду целыми подносами, он ее в них же и швырял… Наконец после того, как мы с ним целую неделю пялились вместе в окно в абсолютном молчании, его увели, и я больше никогда его не видел… Говорят, он так и умер там, в обитой войлоком камере. А петь он точно мог. Французский пацан из Массачусетса.

1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 64
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?