– Они меня трахали по очереди, всякий раз, когда им хотелось.

Вот как останавливают движение Земли.

Привяжите меня к стулу, ради всего святого, иначе я всех убью. Позовите Альбертино, пусть сядет рядом со мной учить географию – наедине с Ритой я больше не выдержу. Надо отвлечься.

А теперь подведем итоги.

Поскольку я вольный политеист, я посвятил жизнь изучению буддисток, католичек, англиканок, индуисток и вообще всех на свете.

Я кувыркался в семи тысячах постелей, я соблазнял везде и всегда, как самолет, проводящий ковровую бомбардировку, я целовал обнаженных, похожих на статуэтки менекенщиц в каприйских переулках, хотя нас могли застукать в любую секунду, я ссал на немок-близняшек в одном из районов Ганновера, я трахался в грязном вокзальном сортире с Мафальдой Гамбургской – одной из самых недоступных и утонченных женщин на свете, смотрящей на все свысока, в трансатлантической ночи я пользовал в хвосте самолета американских стюардесс, не снимавших пилоток и принимавших пластичные позы, а потом как ни в чем не бывало продолжавших разносить сухой мартини, я любовался беспредельностью Беатриче изо всех углов сексуальной и сентиментальной вселенной, а после оплакал ее, заручившись железным алиби и неопровержимыми доказательствами, я положил конец религиозному кризису послушницы, совокупившись с ней в святилище Скорбящей Богоматери в Монтеротондо, я взял сзади свою помощницу, финансового консультанта, пока она составляла опись в магазине восточных тканей, я вытащил из блузки мягкую грудь ассистентки моего адвоката, когда в первый раз оказался в тюрьме, я отымел в гримерке свою фанатку в день ее свадьбы, пока жених ожидал за дверью, – ничего не подозревающий, счастливый, он стоял и курил «Ким», мечтая, что скоро увидит пляж и теплое море на Мальдивах, я трахнул хозяйку шикарной квартиры в Париоли, ловя на себе удивленные взгляды серых глаз четырех строительных рабочих и прораба, я бывал с девственницами и с истисканными толпами мужчин нимфоманками, я четыре с половиной часа ублажал даму, не испытывавшую оргазма с 1963 года, – неужели вы думаете, что со мной у нее получилось? Я старался, это правда, но я умею честно, не теряя лица, признать поражение. Я тайком поглаживал неохватную задницу землевладелицы, пока та подписывала завещание перед спокойным и неумолимым нотариусом, я переспал с лилипуткой, поселившейся в Провансе после многих лет тяжелой работы в цирке, я повидал и пережил самое невероятное – от сверхчеловеческого совершенства тела оперной певицы из Флориды до болгарской сиротки, изуродованной восемнадцатью глубокими шрамами – без одежды она напоминала карту дорог Лос-Анджелеса. В зависимости от обстоятельств я безжалостно или нежно ласкал между ног не помню сколько женщин – небрежно и беззастенчиво, как пожилые контролеры проверяют билеты в кино. Я совокуплялся под водой по крайней мере с шестнадцатью существами женского пола, я сношался в надувных лодках в штормовую погоду, я спал с содержанками, продавщицами, шлюхами, малоизвестными писательницами, лесбиянками, с целыми стайками студенток финансового института, с несколькими ученицами классического лицея, с несметными полчищами гостиничных горничных, с чешской гимнасткой, с датскими крестьянками, с матерями, зарегистрированными на бирже труда и изнывающими от безделья, с подсевшими на кокаин аптекаршами, с вегетарианками, которые жестоко испытывали силу моей эрекции, воскуряя в квартире благовония, я переспал со многими чужими женами, а еще с грубой дамой – пилотом вертолета, во время тихого часа я перепихнулся с двумя воспитательницами детского сада, – и это я вам не описал и шестнадцатой части своего репертуара, так вот, хотя в жизни я прочел целую энциклопедию чувств, я никогда не был настолько поражен, ошеломлен, потрясен, возбужден, как сейчас, услышав признание Риты Формизано. Но почему?

Потому что я не был одним из приехавших с Севера коммивояжеров. Это произошло не со мной. Как известно, на чужом дворе трава зеленее, все мы рассматриваем чужую жизнь через увеличительное стекло мечты о чем-то большем. Мечты о чем-то большем. Но дело даже не в этом. Нас сражает загадка. А Рита Формизано была загадкой. Не знаешь, с какой стороны к ней подойти. Она ускользает, как угорь, а ты остаешься с пустыми руками. Она валит тебя на землю и лишает сил. Заполняет все вокруг женственностью. Так бывает в ходе войны между людьми. Пытаешься поймать непредсказуемого соперника и забываешь, что и сам должен быть непредсказуем, становишься второстепенным, ненужным, чувствуешь себя лишним, хуже остальных, и все равно пытаешься дорасти до духовной красоты другого. Так рождаются истории любви и семьи, империи и диктатуры. Так верная секретарша стареет в тени начальника. Она живет трудной, ничем не примечательной жизнью, но иначе не может. Невольно превращаясь в паразита. Но все-таки в паразита. Как чайка пытается поймать рыбу, так и мы пытаемся уловить чужую, загадочную неоднозначность. Недооценивая возможность того, что и сам ты можешь быть источником загадочной неоднозначности. Ты растишь свой прекрасный сад, наверняка тебе даже позволят им похвастаться, блеснуть, но ты понимаешь, что это уловка, что завтра ты перелезешь через забор и снова окажешься в тени. Точно так же возникают общественные классы. Как и разный доход, как все неравенство в мире. Одни блистают, другие никак не могут выбраться из тусклого болота недооцененности и зарплаты восемьсот тысяч лир. Не будем врать друг другу. Мир полон насилия, безжалостен – так везде, даже в мирных и крепких отношениях, даже там, где царят спокойствие и гармония. Гармонии нет, есть только зависть и постоянный кризис самооценки. Вот так. А потом, чтобы отстоять собственную неповторимость, придумали психоанализ. Еще один способ доказать, что сверкает всегда психоаналитик, а пациент остается в тени. Только меня вы в эту ловушку не затянете. Я всю жизнь лезу из кожи вон, чтобы оказаться рядом с теми, кто блистает, но сейчас я не сделаю первый шаг. Я могу неожиданно проявить великодушие к таким, как Рита Формизано, но это лишь интермеццо, которое еще больше подстегнет мое безграничное и бескрайнее эго.

И тут Ритучча, выглядящая как порочная домохозяйка, делает пару шагов в мою сторону. Халатик превращается в платье с глубоким вырезом. Она пожимает полными плечами и произносит фразу, вписывающуюся в эротический контекст:

– Вот видишь, я не такая, как ты думал.

Ошибка.

Ее слова – ошибка, услышав их, я сдуваюсь, как шарик. Вечно одна и та же ошибка: она себя судит. Лишая меня мечты. Непростительная ошибка! Так миллионы женщин садятся в лужу. Им хочется себя контролировать. Всегда. Они постоянно сражаются с трезвым взглядом на жизнь. Судить должен я. Выносить суждение, пропущенное через реалистичные фантазии. Я хотел, чтобы ты вела в этой игре, ладно, но теперь все кончено, как когда садишься играть в настольные игры. Не терпится приступить, но рядом вечно оказывается кто-то, кто принимается дотошно объяснять правила. В итоге игра еще не начата, а тебе уже скучно. Здесь то же самое. Рита хочет устанавливать правила, а не только вести игру. Ей хочется, чтобы я думал о ней так, как она сама думает о себе. Это скучно. Она меня подавляет. Хочет, чтобы мы стремились к одному и тому же, чтобы у нас было одно оружие. Хочет, чтобы не осталось состязательности и мечты. Скатывается в рутину. Как я говорил, сказка – словно ящерка, взрослому ее не поймать. Если вы просите меня не отдаляться от реальности, моя реальность будет тяжелой и назойливой. Вы выгоняете меня из игры, где требуется воображение. Мир вновь предстает передо мной безнадежно мелким. Часы от «Постал Маркет», халатик, приунывший на тарелке кабачок, и в компании с ним ломтик хлеба. Я путешествовал вместе с возбуждающими сатанинскими тенями североитальянских коммивояжеров, а вы опять толкаете меня в грязную лужу. Я уже слышал стоны любовников, видел пинии в холодном тумане, а вы мне напоминаете, что дома меня ждет рассерженная жена. Вы отвлекаете меня от фантазий и от воспоминаний о том, чего не было, но что мечтало произойти, тем самым причиняя мне боль. Рита, ты причиняешь мне боль. Как мне теперь выпутываться? Сама Рита, потревожив бурные воспоминания молодости, довела себя до точки возбужденного кипения. Как мне от нее отделаться? Сейчас она готова изнасиловать добермана, если только не начнется землетрясение. Придется проявить незаурядную хитрость. Вспомнить целый репертуар уловок. Тогда это сработает. Рита немного поблуждала, но потом прямиком зашла в болото никчемности, с репертуаром у нее совсем плохо. Она уверена, что достаточно распахнуть двери, ударившись в интимность, и польется поток совокуплений. Не все так просто. Рита слишком примитивно и плоско смотрит на жизнь. Как Евклид. Это меня безумно разочаровывает. Где та Рита, которую я видел несколько минут назад? Пугающая, разнообразная. Исчезла. Я хотел, чтобы она затерялась в воспоминаниях о запретной, безудержной любви, а обнаруживаю, что она как опытный демагог использовала блеклые картины прошлого, чтобы отдаться плотской страсти со мной. Какой может быть плотская страсть, если напрягаешь голову? Никакой или убогой. Зато рядом с Ритой я вновь открыл для себя дружбу. Что ты несешь, Тонино? Ты что, и правда превращаешься в гомика? Забудь о принятых рамках, Тони, они не для тебя, твержу я беззвучно, словно выученные наизусть стихи.