А он, оказывается, усвоил урок.

Альбертино ждет огромное будущее. Надо за ним приглядывать. Так в свое время обнаружили талант Марадоны. Для Альбертино слова учительницы – один из возможных вариантов, а не единственная правда. И в любом случае учительница никогда не расскажет всего. Это я понял по тому, как он рассмеялся.

Значит, у парня талант. Свой подход к жизни. Между прочим, это немало. Это утешает, как чашка чая, как гостиничный мармелад.

Не думайте, что я сам не замечаю за собой пристрастия к рассуждениям о шлюхах, даже когда подобные рассуждения ни к чему. Все просто: шлюхи – символ разложившегося человечества, я смотрюсь в них, как в зеркало. А еще это позволяет постоянно возвращаться к излюбленной теме – ко мне самому. Так что мы еще не раз вернемся к шлюхам, так или иначе. С упорством террористов. Вернемся к их биографиям, которые никогда не бывают черно-белыми. У шлюх масса свободного времени, поэтому в их жизни масса оттенков, не то что у занятых людей.

Меня это увлекает.

Я притопал в убогую гостиную и обнаружил, что Рита уже оккупировала стол. Вид у нее был мрачный, к столу было страшно подойти. В воздухе пахло серьезным разговором, а его не ведут, удобно развалившись в креслах. Только сидя на краешке стула, повернувшись на сорок пять градусов и разместившись вокруг стола. Границу между спорящими отмечает в таких случаях пепельница с эмблемой «Амаро Аверна», которой пользуются оба соперника.

Неподалеку, на шкафчике из темного палисандра, Рита в одном месте не вытерла пыль. Я всегда замечаю подобные детали, потому что все детство наблюдал, как мама вела дом. Видя, как мама отдает себя всю тяжкому труду, от которого ничего не останется, ни малейшего следа, я ее очень жалел.

Я сел и только тогда осознал, насколько долгим выдался день: ноги болели, наливались страшной усталостью. Надо еще потерпеть. Чуть-чуть. Не откинуть копыта раньше времени.

Рита так глубоко вздохнула, что заглушила бы любой пылесос, – она тщательно подбирала слова. Со старанием упорной отличницы. Я ожидал чего угодно, но не того, что она найдет нужные фразы, угадает их.

Потому что всем известно: не буди человеческую глупость, глупость обернется железной логикой, умными рассуждениями, которые загонят тебя в тупик. В таких случаях рассуждения бывают убийственно просты. Только непонятно, что делать с подобной риторикой.

Так вот, она сказала:

– Тони, все, что ты до этого мне кричал, – правда. Я то самое убожество, о котором ты говорил. Но если все это правда, скажи мне, зачем меня бить? Зачем бить убожество? Где твое сострадание? Где жалость? Я тебя не упрекаю, мне не нужны извинения, я не пытаюсь загнать тебя в угол. Я просто хочу понять. Я не скрываю слабые стороны, потому что хорошо к тебе отношусь, потому что мы друзья. Как можно громко меня обличать, раз я сама тебе обо всем рассказала?

Я бы с удовольствием присоединился к Альбертино и изучал Никарагуа… Рита загнала меня в угол. Унизила, не унижая. Я ожидал, что она станет меня упрекать, я был готов вести себя как отважный воин, а она пошла другим путем, менее предсказуемым, прижала меня спиной к стенке рядом со своим монахом. Только монах нарисованный и помочь мне не может. Я пытаюсь выиграть время, закуриваю, надеваю очки с голубыми стеклами, смотрю в сторону – взгляд падает на видеомагнитофон «Бетамакс», мою давнюю мечту. Не забыть бы купить. На видеомагнитофоне лежит одна-единственная кассета – «Влюбленные» с Робертом Де Ниро и Мерил Стрип, при виде которой у меня сразу встает. Говорят, она неплохая актриса. Наверное. Мне она нравится как женщина. Наша худышка в любой роли рождает у меня сложные и подробные сексуальные фантазии. Я этот фильм видел, и – вы, конечно, не поверите, потому что вы ничему не верите, – я рыдал, как рыдает младенец, оставленный в мусорном баке. Этот фильм со своими психологическими тонкостями просто разделал меня на куски. Я, знаете ли, если нужно оценить еле заметные оттенки чувств, проявляю невероятную чуткость. Хотя с виду не скажешь. Рита глядит на меня, а я все не отвечаю, все смотрю на коробку с кассетой. Почему не отвечаю? И тут меня осеняет – да так, что мне бы позавидовал сам Эдуардо Де Филиппо на пике карьеры. Наконец-то я понял. Если у тебя нет слов, это значит, что тебе нужно выполнить некое движение. Его-то от тебя и ожидают. Прозрачная и сверкающая мысль, как вода «Феррарелле». И тогда я поворачиваюсь к Рите. Кладу сигарету в спонсорскую пепельницу «Аверна». Беру Риту за руку. Рита густо краснеет. Густо краснеет от любви. Потому что этого ей не хватало. Физического контакта. Когда в жизни все не так, когда тебя преследуют поражения и донимают мысли о смерти, нужен физический контакт.

Но пожатия руки мне недостаточно, потому что его недостаточно Рите.

Я встаю на ноги, а потом опускаюсь на колени. И обнимаю ее со всем жаром, который ей необходим и который я готов ей подарить. Сейчас мне хочется отдать Рите все свое тепло. Отдать все, что могу, потому что мне прекрасно известно: что бы я ей ни дал, мне не заполнить пустыню, которая ширится в ней с девятнадцати лет. С тех пор, когда она сказала самой себе: «Прощай, жизнь».

Рита отвечает взаимностью. Она обнимает меня и плачет. Плачет и обнимает. А я закрываю глаза. Потому что я люблю Риту. Потому что умею остановиться за мгновение до полной трагедии. Потому что даже такие вонючки, как я, периодически, без всяких объяснений издают дурманящий аромат.

На Рите халат, пропахший жареными кабачками. У меня слюнки текут. Спорим, что после подобной незабываемой сцены она меня угостит? Угостит, клянусь всем святым.

– Хочешь жареных кабачков? – спрашивает Рита.

Ну, что я говорил? Рита не могла меня разочаровать. Она помирилась со вселенной. Постепенно обретает внутреннее равновесие. Ритучча, красавица моя. В эту благостную картину вписывается предложение поесть кабачков.

– Нужно быть круглым дураком, чтобы отказаться от твоих кабачков, – отвечаю я в демократическом порыве. Рита смеется сквозь слезы. К ней возвращается веселость, давно уплывшая в сток раковины.

Держась за руки, мы перемещаемся на кухню. Но только не думайте, что это прелюдия к чему-то большему. Между нами царит дружба. Наверное, поэтому я растерян и плохо соображаю. Для меня это нечто новенькое. Женщина берет меня за руку, а я впервые не подношу ее руку к своему члену. Да что с тобой, Тони? Давай, ешь кабачки, а то станешь педиком, думаю я про себя.

Сидя за убогим пластмассовым столом, за которыми так неудобно – приходится класть ногу на ногу, – я набрасываюсь на кабачок, запивая его красным вином. Наша Рита умеет готовить. Ничего не скажешь.

Она наблюдает за мной, опершись о мойку. Сама не ест.

Я решаю нарушить тишину, в которой раздается лишь наглый стук настенных часов – Рите подарили их вместе с каталогом интернет-магазина. О каталоги интернет-магазинов! Снятые в них модели в скандальном белье телесного цвета подталкивали к неутомимому, упорному самоудовлетворению представителей не одного поколения.

Я говорю: