Еле доплыла до берега. Вышла и встала в ступор. Что он несет, какие деньги — даже о кофе с ним не заикалась? А он кричал, не переставая, — и так хорошо знал русскую ненормативную лексику, что и сантехник позавидует! В один момент показалось, что сейчас ударит, но не могла сдвинуться с места. От международного скандала и тяжких повреждений спасли ребята из группы, пришедшие в тот момент на пляж…

Я перестала ждать чуда и стала просто наслаждаться солнцем, морем, окружающей красотой. Но вдруг на пляже познакомилась с американцем. Мы здорово провели два вечера, не зная языка друг друга — ни он русского, ни я английского. Общались на пальцах, жестами, мимикой и, как ни странно, понимали друг друга. Он оказался военным и, к сожалению, через два дня уехал. На прощание подарил футболку. А адреса не оставил… Может, был женат. Или военная специфика не позволила.

А последние дни путешествия порадовали неожиданным знакомством с немцем! Мы с приятелем из нашей туристической группы как-то вечером решили присесть за столик уличного кафе. По соседству оказались спортивные ребята. Моему спутнику ужасно захотелось курить, и он, отбросив муки приличия, решил обратиться к соседям.

— Как попросишь, ты же по-немецки не понимаешь? — попыталась охладить его пыл.

— Ничего, я по-английски, — заявил страждущий и тут же похлопал по плечу одного спортсмена:

— Раша! Хочу…

Что именно он хочет, показал жестами. Услышав слово «раша», немцы почему-то обрадовались и развернулись за наш столик. Я хоть и учила немецкий, сидела как немая. Боялась сказать слово — вдруг перепутаю падежи, артикли. А немецкие собеседники на радостях даже заказали нам немецкое пиво! Вскоре все страхи улетучились, и я заговорила по-немецки! Да так, что немцы забыли моего спутника с его английским и стали общаться только со мной. Оказалось, что они — футболисты, приехали в Дубровник на сборы.

На следующий день, не успела я появиться с подругами на набережной, они кинулись ко мне как к родной! За общим столом сидели со всей командой и тренерами — я оказалась неплохим переводчиком для нашей компании. Ну еще бы: уроки немецкого в школе и университете — лучшее образование в мире!

Один из игроков, житель Гамбурга, проникся ко мне неподдельной симпатией. После недолгого душевного общения мы обменялись адресами и разъехались по своим странам.

Он писал мне письма два года. Очень интересовался, как дела с работой в условиях разразившегося в России страшного экономического кризиса. А я тихо недоумевала, при чем тут работа, когда главное — наши отношения, но подробно описывала все рабочие перипетии. Письма исчезли неожиданно, в одночасье. Пыталась узнать причину, писала — безответно.

Не сложилась моя заморская мечта. Но романтическое путешествие и два года переписки ох как украсили мою личную жизнь!

Может, кто-то лихие 90-е вспоминает с ужасом, а я — с доброй улыбкой!

Москва

В Китае все жители — китайцы и сам император — китаец.

Ханс Кристиан Андерсен

Как известно, в начале девяностых годов «железный занавес» с треском развалился, и между странами враждующих лагерей установились «мосты общения». Вот по такому «мосту» к моему товарищу прибыла на постой канадская девушка Мэри. Ее визит был организован в рамках культурно-лингвистического обмена. Этот проект осуществлялся так: сначала в Москву приезжал западный турист и жил среди российской семьи в облупленной хрущобе, катался по городу на раздолбанном желтом «ЛИАЗе», ел макароны с кабачковой икрой. Принимающая сторона создавала ему не очень комфортные условия, но зато западный студент имел возможность увидеть ослепительные сокровища Кремлевских палат и разинуть рот в фантастических подземных дворцах Московского метрополитена. Затем, по программе, на Запад ехал российский студент. За бугром он жил в трехэтажном особняке с аккуратной лужайкой, ездил на каком-нибудь «Понтиаке», пробовал местное пиво, любовался кукурузным полем и чудесами супермаркета. Трудно сказать, какая из программ полезнее и интереснее.

Так вот, приехала к моему приятелю, назовем его Митя, канадка Мэри, довольно невзрачная, неулыбчивая девица, и с ходу попросила показать ей Москву. Хозяин охотно согласился. Принять участие в познавательной прогулке Митя позвал меня, так сказать, за компанию, а Мэри пригласила свою подружку — Эмбер, высокую, рыжую, сдобно-улыбчивую спортсменку с мощными руками. Ее присутствие объяснялось заботой о безопасности — мало ли что может взбрести в голову московских ребят…

Сначала мы, Митя, Вова, Эмбер и Мэри, посетили исторический парк Царицыно. Сегодня этот уголок застроен бездушными новоделами, а раньше в Царицыно тихо дремали пруды, чуть колыхались на ветру непроходимые заросли и задумчиво торчали развалины недостроенного Екатериной Великой дворца. В былые времена в Царицыно царили тишь и пустошь, благоприятные для уединения с девушкой. А нынче этот милый сердцу романтика уголок упакован в футляр дорогостоящей декоративности, убивающей музыку былых времен. Зачем достраивать недостроенный в XVIII веке псевдоготический замок? Зачем делать из псевдоготического замка псевдо-псевдоготический? Почему бы в таком случае не достроить Колизей или Акрополь? Ну да ладно… Может быть, я слишком старомоден и просто не понимаю последних тенденций культурного развития. Не берусь судить и осуждать. Просто интересуюсь между делом.

Итак, насладившись приснопамятными развалинами и покатавшись на лодке по Царицынскому пруду, причем на веслах сидел опытный гребец Эмбер (сама вызвалась, бахвалясь своей силой и спортивными навыками), мы отправились в центр столицы. Походили там-сям, посмотрели Кремль, смену караула, поклонились мощам вождя мирового пролетариата, прошлись по хитросплетению центральных улиц и очутились у кирпичных останков Китайгородской стены.

— What is it? — спросила любознательная Эмбер.

— This is the Chines wall, — честно ответил я.

— Is this the China town?

— Yes, of course.

С помощью моего товарища Мити, хорошо разговаривающего по-английски, я поведал канадским девушкам следующее:

«После того, как Чингисхан покорил Китай, масса желтолицых беженцев рванула на Северо-Запад, в русские княжества. Часть из них осела в Москве. В каждом древнем русском городе появился свой Чайна-таун — во Владимире, в Суздале, в Рязани и даже в Новгороде и Пскове…»

Доверчивые девушки слушали меня с большим вниманием, понимающе покачивая головами. Не принимать мои слова всерьез они не могли: лицо мое украшали массивные очки и каменное профессорское выражение.

«В московском Чайна-тауне, — продолжал я, ведя свою экскурсионную группу вдоль Китайгородской стены, — тут и там ходили мандарины в шелковых халатах, кулинары с косичками жарили подмосковных кузнечиков и личинок майских жуков, лекари тыкали своими иголками в хворающих московских купцов и бояр, каллиграфы выводили свои письмена на высочайшего качества рисовой бумаге. Китайцы и русские, в общем, жили в мире. Сегодня в Москве можно увидеть след пребывания беженцев из Поднебесной — многочисленные пельменные, столь любимые москвичами. Но во времена Смуты, когда в Москву вошли польские интервенты и в стране началась кровавая бойня, китайские беженцы бежали обратно, на свою родину, то есть в Китай…»