безоружной в покои короля?

– Так где ты был?

– Мне нужно было встретиться с олухом, которого Данте оставил присматривать за Изолакуори.

– С Таво?

– С ним, – бурчит Юстус.

– Лоркан его еще не убил?

– Удивительно, но нет. Он до сих пор надеется, что Таво приведет его к тебе.

– Кстати, об этом: моя пара теряет терпение.

Уголок губ Юстуса приподнимается.

– Нельзя потерять то, чем ты никогда не владел.

Я ухмыляюсь.

– Жестко.

– Но правда. По шкале от одного до десяти, каковы мои шансы пережить гнев твоей пары?

– Десять – это ни единого?

Юстус кивает.

– Девяносто восемь. Девяносто девять. – Хотя я говорю шутливо, такова печальная правда. – Но если ты вернешь меня ему…

– Я пока не могу, Фэллон. – Он роняет взгляд на носки сапог, таких же потертых, какие были у целителя.

– Послушай, я понимаю, почему ты меня здесь держишь.

Он впивается в меня взглядом, между бровей образуется складочка, словно мои слова вызывают у него недоумение, что, признаться, как-то странно, ведь ему известно о пророчестве Бронвен.

– Знаю, именно я должна убить Данте, но зачем держать здесь Мериам? Почему вы не можете перенести ее в другое место?

Складка становится меньше, но не исчезает. Полагаю, учитывая его склонность к интригам и преклонный возраст, морщины неизбежны.

– Она не может уйти.

– Почему? Она не верит, что я его прикончу? Может, я и не внушаю особого доверия, но во мне отваги выше крыши.

Его губы нежно улыбаются.

– Не растеряй эту отвагу, порой именно она спасает. Что касается твоего вопроса… Я неверно выразился. Дело не в том, что она не может уйти, а в том, что не хочет. Верь или нет, но эта женщина дорожит тобой.

Определенно, поверить трудно. Мы не так уж много времени провели вместе. И да, хотя кровь, может, связывает нас с людьми биологически, но если мое детство чему-то меня и научило, так это тому, что биология не влияет на то, кого мы впускаем в наше сердце.

Я встаю и протягиваю руку.

– Дай мне клинок.

– Чем это закончилось в прошлый раз?

– Для меня закончилось лучше, чем для Дардженто и Данте. – На губах расплывается самодовольная ухмылка при воспоминании о кинжале, торчащем из глаза короля.

Юстус вздыхает, но уголки напряженных губ слегка приподнимаются.

– Теперь он объестся неббенский порошок. – Из-за ошибок в речи я предполагаю, что Юстус перешел на шаббинский. – Так что с нападение надо повременить.

Иными словами, его организм не пропустит внутрь железное лезвие.

– Надолго?

– На день. Или два. Когда запах станет в норме, Мериам проведет урок в хранилище, а я запру изнутри.

При мысли о том, что меня закроют в бронированном сейфе вместе с Данте, накатывает клаустрофобия. Впрочем, Мериам тоже там будет. Вероятно. Если только…

– Нас четверых, Фэллон, – говорит Юстус.

Я потираю шею, пытаясь унять хаотичные удары сердца.

– Откуда Данте узнал о кинжале?

– Ластра видел, как Вэнс выскользнул из королевских покоев.

– То есть… дотторе Ванке?

Юстус склоняет голову, отчего пряди волос падают на плечо. Кажется, будто он чего-то ждет. Вот только чего, я понятия не…

Погодите. Он подразумевает… О, боги!

– Вы хотите сказать, что Ванке на самом деле Вэнс?

В глазах Юстуса пляшут искорки, похожие на огни канделябра: он явно наслаждается моей недогадливостью.

– Да, Фэллон.

– То есть тот самый лидер повстанцев?

Он улыбается и добавляет фразу, от которой взрывается мозг, а челюсть отвисает ниже, чем в тот день, когда Феб привел меня в хранилище Акольти.

– То есть мой сын.

Глава 26

Его сын? Мой… мой дядя? Ну своего рода.

Как нонна могла от меня скрыть?

– Но его уши…

И вновь в глазах Юстуса сверкают веселые искорки.

– Его мама не Церера.

Я думала, что ниже моя челюсть отвисать не способна, но, очевидно, я недооценивала гибкость своих лицевых связок.

Превеликий Котел! Мой дядя – известный повстанец.

Внезапно перед мысленным взором всплывает его лицо, кровавая рана на шее, и я себя поправляю: он был известным повстанцем. Кажется, мое потрясение немного отвлекло дедушку от скорби, но он наверняка ужасно страдает.

– Я сожалею о вашей утрате, Юстус. Я бы обязательно его спасла, если бы… если бы вы с Мериам научили меня хоть чему-нибудь полезному.

– Он жить, Фэллон. Впереди долгое восстановление, но он выживать.

У меня так округляются глаза, что почти выкатываются из орбит. Мозг окончательно взорван.

– Да из вас так и прут откровения.

Усталая улыбка смягчает жесткие черты его лица.

Я хмурюсь, внезапно кое-что осознав.

– Энтони знает Вэнса. Как он его не узнал?

– Мериам красить лицо.

Он хочет сказать, что Мериам замаскировала Вэнса?

– Я знаю, как он в действительности выглядит?

– Нет. Я стараться, чтобы пути не пересекаться.

– Почему?

– Потому что ты нравиться ему. – Юстус переводит взгляд на спиралевидные полки с бутылками. – Он очень пылкий.

Я настолько ошеломлена, что вертящиеся на языке вопросы скапливаются, подобно рыбацким лодкам у тарелекской пристани.

В конце концов мне удается выровнять череду мыслей.

– Вы скрываете еще каких-нибудь маленьких Росси?

– Нет.

Некоторое время ни один из нас не произносит ни слова, однако затем поток вопросов замедляется, и я озвучиваю первый:

– Ранее, когда я шла в покои Данте, я дотронулась до стены туннеля, и они задрожали. Почему?

– Потому что покои под океан. Змеи тебя чувствовать. Надеюсь, они не выдавать твое местонахождение воронам в Тареспагия.

– Ну вот, а я-то надеялась на обратное. Знаю, знаю… эгоистично с моей стороны. Мне нужно избавиться от Данте, чтобы предотвратить крушение мира, или что там произойдет с Люче, если этого не сделать… – Я в триллионный раз обдумываю пророчество, разбирая каждое слово, каждый слог, каждую согласную. – Бронвен сказала, что Лор потеряет свою человечность. Почему?

– Потому что в кровь Данте магия Мериам, а вороны не могут навредить твой род. Это было… как сказать? – Он затрудняется с объяснением, поэтому, понизив голос, заканчивает на лючинском: – Условием, которое поставила королева Шаббе Мара – или Морриган, как ее называют вороны, – когда дала людям способность перевоплощаться. Своеобразная гарантия того, что созданная ею раса не восстанет против нее.

В сознании загорается свеча, проливая свет на все разрозненные кусочки информации, которые предоставила мне Мериам в ночь освобождения моей магии.

– Лор не потерял человечность, обезглавив Марко, потому что тот не был кровным сыном Андреа.

Юстус кивает, хотя это и не был вопрос.

– Он признал его своим наследником, только чтобы умилостивить жену, которая угрожала Лазарусу.

У меня округляются глаза.