В ней должна была быть просторная квартира, желательно в районе улицы Гороховой или Крестовского острова, не меньше. Машина с кожаным салоном, отдых на заграничных курортах, бронзовый загар в феврале, экзотичные фейхоа и авокадо на завтрак, домработницы и гувернантки, облегчающие быт. И обеспечить все это должен был именно он, Корсаков.

На все эти запросы доход его, конечно, не тянул, но кое-что из вышеперечисленного он осилить мог, вот только не понимал зачем. Ему казалось логичным, что у работающей женщины есть помощница по дому. Его мать стояла у операционного стола, и ей нужно было беречь руки, поэтому, когда он смог себе это позволить, то нанял ей домработницу, которая раз в неделю делала в квартире уборку. При этом мать обожала готовить и воспринимала это не как тягомотную обязанность, а как веселое и приятное хобби.

Он понимал, когда женщина, на протяжении полугода ежедневно принимающая решения и отвечающая за нехилый коллектив, уезжала в отпуск, чтобы поваляться на пляже и «лечить душу ощущениями», просто глядя на море. Но у него в голове не укладывалось, от чего можно устать, проводя дни в салонах красоты и шальной беготне по магазинам.

Ему нравилось, как играл свет в бриллиантовых капельках в ушах сестры. Он подарил ей эти капельки на день рождения и был страшно благодарен за то, что ей и в голову не пришло устраивать скандал оттого, что это были не «ванклифы» или «тиффани».

Другими словами, он был уверен в том, что женщина, несомненно, достойна того, чтобы ее баловали, но только при этом она обязана была быть личностью. Он и с Ритой-то сблизился именно потому, что та была бойцом. Сметану взбивала без остановки, всего в жизни добившись собственными мозгами. Конечно, длинные ноги и красивая грудь были ей в помощь, но мозги все-таки изначально присутствовали и сильный характер тоже.

Его соседка Лида была такой же. Ничуть не похожая на роскошную Риту, маленькая и худенькая, она обладала таким же стальным стержнем внутри. Бросил муж? Негде жить? Она не ныла, не жаловалась, не искала спонсора, который бы решил ее проблемы. Она уехала в забытый богом райцентр, чтобы начать все сначала, рассчитывая при этом только на себя. Она не раскисла, узнав про то, что уже три месяца травится таллием. Она отважно вступила в расследование. Она ни на минуту не задумалась, когда Селезнев произнес придуманную им комбинацию и сказал, что от нее требуется. Она действовала смело и отважно, хотя испытывала страх. Эта позиция вызывала у него уважение.

Понятно, почему ее жалкий слизняк-муж не смог жить рядом с такой женщиной. У него-то никакого стержня, кроме физиологически задуманного матерью-природой, отродясь не было. Вот и не справился. Сломался. Интересно, она понимает, что то, что она избавилась от него сейчас, пока еще молодая, — это счастье? Или все еще воспринимает развод как трагедию?

Тридцатипятилетний Иван Корсаков до сих пор не женился только потому, что ему было настоятельно необходимо уважать женщину, которая станет матерью его детей. Любить, само собой, но еще и уважать. И такая ему до сих пор отчего-то не встретилась. Рита? Признаться, это был лучший вариант, но слишком нахрапистый и какой-то неинтеллигентный, что ли. Бывший дальнобойщик Иван Корсаков в душе был эстетом и немного стыдился этого.

Соседка Лида Корнилова вызывала в нем уважение и обладала мягким нравом. В ней не было ничего такого, что раздражало его в хабалке Рите. А еще она — со своей бледной кожей, задорными веснушками, облаком рыжих кудряшек, гетерохромными глазами и тонкой костью — очень нравилась ему как женщина. Ужасно нравилась. Настолько, что, когда он думал о ней, даже сидеть становилось неудобно. Больше всего на свете Ивану хотелось узнать, какова она в постели, и ее круговая оборона, которую она сурово держала, тщательно проверяя выставленные укрепления, приводила его в исступление.

Заправляя продавленную, насквозь проржавевшую раскладушку, которую он нашел на балконе своего жилища, он мрачно думал о том, что сегодня ночью вряд ли уснет и виной этому будет вовсе не раскладушка. В своем дальнобойщицком прошлом он привык спать в любых условиях и засыпал мгновенно, даже кое-как пристроив голову на руль. Присутствие рядом этой удивительной, волнующей его женщины напрочь отбивало сон. Наверное, уснуть помогла бы водка, но не пить же при Лиде. Еще решит, что он алкоголик.

Корсаков вдруг подумал о том, что уже недели две, с того момента как он нашел свою соседку на лестнице без сознания, он не покупал ставшую привычной чекушку. На выпивку не тянуло. То ли от избытка бушевавшего в крови адреналина, то ли от включившегося вдруг голоса разума. Спиваться не входило в его жизненные планы.

Ночь прошла спокойно. В том смысле, что пробраться в квартиру никто не пытался. Лида, успокоенная его присутствием, тихо сопела на своем диване, а он, как и подозревал, всю ночь крутился на провисшем брезенте, пытаясь устроиться поудобнее и не пялиться сквозь темноту на спящую рядом женщину.

Надо отдать должное ее целомудрию. Спать она легла в том же наряде, в котором вечером хлопотала по дому, поя Корсакова и Селезнева чаем, то есть в джинсах и тонкой оранжевой водолазке с высоким горлом.

Иван с Селезневым за чаем успели накоротке обсудить ситуацию с портом. Точнее, Селезнев, весь день продежуривший в Лидиной квартире и использовавший это время с толком, задавал уточняющие вопросы, смысла которых Иван не понимал, но отвечал исправно, отдавая дань огромному опыту оперативной работы, который был у его будущего начальника службы безопасности. Наверное, тот знал, что делает.

Вопросы эти, впрочем, к ситуации в порту относились мало. Иван рассказывал про свою фирму, которую создал двенадцать лет назад и которая процветала благодаря тому, что он все это время денно и нощно пахал. О Паше Яковлеве, надежном друге и соратнике, который, в отличие от Ивана, совсем не обладал предпринимательской жилкой, зато был гуру в менеджменте и финансах. О Рите (покосившись на Лиду, он слегка покраснел, а она сделала вид, что эта часть разговора ее ни капельки не интересует, хотя обо всем остальном слушала внимательно), которая уже два года пыталась заставить Корсакова на ней жениться и которую он терпел лишь благодаря ее феноменальным профессиональным (на этом слове он сделал ударение) качествам.

Он только перешел к рассказу о том, как Вальтер Битнер посоветовал ему купить порт и как состоялась сделка с Матвеевым и Беляевым, как Селезнев отставил пустую чашку, хлопнул себя по коленкам и встал.

— Остальное завтра, — сказал он. — Мне домой пора. Я, в отличие от тебя, человек семейный, а на дворе уж десятый час. Завтра приду в восемь, тебя отпущу на работу. Вы, барышня, завтра дежурите?

— Да, — кивнула Лида.

— Ну, значит, часиков в восемь вечера ты меня снова сменишь. И договорим. Лады?

Селезнев ушел, Лида молча вымыла посуду, деликатно вышла из кухни, когда Иван позвонил матери, и, вернувшись в комнату, он обнаружил ее лежащей в постели в полном «обмундировании». Ему стало смешно.

Утром он, к своей вящей радости, увидел, что она его уже почти не стесняется. Встав по звонку будильника, она мелодично пропела звонким, как колокольчик, голосом «доброе утро», вскочила с кровати и убежала в ванную.