Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я не понимала, чем вызвана эта перемена, но тогда я и не догадывалась о его немецких корнях. Для меня это ровным счетом ничего бы не изменило, ведь его родители были социал-демократами, и их тоже преследовали нацисты. Я узнала правду лишь после возвращения в Прагу: мне рассказал друг Вальтера, который получил от него всего одно письмо без обратного адреса. Он сказал, что смерть моих родителей заставила Вальтера стыдиться того, что он немец, и он больше не мог смотреть мне в глаза. Он решил не возвращаться в Чехословакию, как планировал, а уехал в Германию и работал в лагерях для переселенцев. Я больше никогда его не видела и писем от него не получала.
Прощаться с Рэйнфордами оказалось очень тяжело. Они стали мне семьей, и, обнимая их на прощание, я начинала сомневаться, правильно ли поступаю. Я добровольно отказывалась от любящей семьи. Утешало лишь одно: я знала, что дверь их дома всегда останется для меня открытой и, случись мне не найти счастья на родине, они всегда будут мне рады.
Ольга написала мне прощальное письмо. Ее родители тоже умерли – в Освенциме. В отличие от меня, она не возвращалась в Прагу, а ехала в Америку, где жила ее тетя, обещавшая помочь, если что-то случится с ее родителями. Я расстроилась из-за ее потери и из-за того, что мы будем жить так далеко друг от друга, но обрадовалась, что у нее остались родственники и было куда поехать.
Вернувшись в школу, я узнала, что все десять детей из моего класса, в том числе мои друзья Юла, Алиса и Маргит, столкнулись с такой же утратой. У всех умерли родители, мы все разом осиротели. Алисе, Маргит и мне повезло больше всех – у нас были старшие сестры, когда-то уехавшие с нами в Великобританию. А у других не осталось никого.
За исключением пары учителей и нашего маленького класса, в школе, которая уже таковой не являлась, никого не было. Огромное здание, стены которого годами оглашал детский смех, казалось непривычно тихим. Вскоре тут должен был снова открыться современный и элегантный отель «Абернант-Лейк».
К нашей радости, мисс Мак не уехала и окружила нас заботой, сочувствием и конкретной помощью. Сестра Алисы уехала из Англии сразу после окончания войны и отправилась в Терезин помогать расчищать гетто. В Великобритании она вышла замуж и послала Алисе телеграмму, в которой говорилось: «Жду ребенка, привези детские вещи». В Чехословакии в то время одежду для новорожденных было невозможно достать. Деньги на одежду, естественно, дала мисс Мак. А когда Юла не смог впихнуть свои пожитки в старый маленький чемодан, мисс Мак отдала ему свой. Мне же досталась прекрасная мягкая шерсть такого качества, какого мы не видывали в военные годы, и пожелание связать тете теплый кардиган. Но лучшим подарком стала ее веселая и добрая компания, крепкая дружба и моральная поддержка.
Мы вдесятером чувствовали себя потерянными в огромном пустом здании школы и почти все время пропадали в окрестностях и в деревне. В последний день перед отъездом, решив нас подбодрить, наш старинный приятель Джим Джонс усадил нас в микроавтобус и отвез на пикник. Тем же вечером, вернувшись в школу, мы развели в лесу большой костер. Окутанные темнотой, мы сидели у костра с Джимом и несколькими приятелями из местных, луна и звезды ярко светили над головой. Мы жевали еду, которую взяли с собой, пили сидр, принесенный Джимом, вспоминали старые добрые времена и пели валлийские, чешские и английские песни, а под конец совсем расчувствовались.
Забрезжил рассвет, а мы все еще там сидели. Никому не хотелось, чтобы заканчивались последние чудесные часы в мирной маленькой уэльской деревушке, ставшей для нас счастливым домом. Никто не знал, что ждет нас впереди, какие испытания, радости и разочарования последуют за сегодняшним днем.
Звезды и луна неспешно померкли. Я сидела и смотрела на гаснущее пламя, и мне вдруг вспомнилась другая такая же сцена и другой костер, где я сидела давным-давно, – на берегу Сазавы в летнем лагере. Слезы покатились по щекам. Я вспомнила себя девятилетнюю и как я тосковала по дому, но когда мама приехала меня забрать, гордо произнесла: «Я не плакала. Я же бриллиант, а мои слезы – жемчужины».
Часть II
Где мой дом?
Глава восьмая
Грустное возвращение
27 августа 1945 года, в день нашей репатриации, казалось, сама природа радовалась: на ясном голубом небе ослепительно светило солнце. Нас отправили домой на самолете благодаря Королевским военно-воздушным силам. Мы летели на военном бомбардировщике, который уже несколько недель возил чехословацких беженцев из Великобритании в Прагу.
Ни я, ни другие десять детей, что сидели на корточках на полу в фюзеляже, никогда не летали на самолете, поэтому тот полет запомнился нам навсегда, тем более что мы наконец возвращались домой.
Экипажу передалось наше волнение: пилоты разговорились, вели себя дружелюбно и в конце концов разрешили каждому из нас по очереди сесть рядом с пулеметной турелью и полюбоваться видом. Моя очередь пришла, когда мы пролетали над Кельном. Я увидела тонкий шпиль собора, обвиняющим перстом указующий из руин в небо – единственное напоминание о прежнем облике города. Интересно, летал ли экипаж нашего бомбардировщика «Галифакс» раньше тем же маршрутом, но нагруженный бомбами и с миссией убивать и разрушать…
Наконец мы полетели над Прагой и набились в кабину пилотов. Прекрасная сонная Прага, почти незатронутая бомбардировками, дремала в дымке, и в небо устремлялся не один шпиль, а множество. Река Влтава с ее бесчисленными мостами – ни один не пострадал, в отличие от мостов над Рейном, – вилась сквозь центр города, блестящей змейкой уходила в холмы и скрывалась из виду. Над городом высился Градчанский замок, величественный, как и прежде. Мое сердце распирало от гордости и эмоций. Столица моей родины! Наконец я вернулась домой.
Я так много раз представляла этот момент, но в мечтах меня ждали мама с папой. Настало время похоронить мечты и взглянуть в лицо реальности, но я все еще не представляла будущего или дома без них. Прижимая к груди тот