Барри Киттлсон пообещал утром ввести нас в курс дела, а пока предложил нам папку с выборками ранних обзоров и комментариев прессы. Они были умопомрачительными. Больше всего меня поразило, что журнал Time во всю восхвалял музыку. Я позвонил Саре, чья мать была не особо рада слышать меня, так как я забыл, что в Лондоне был час ночи.

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Нью-йоркская премьера хоть и проходила в небольшой церкви, но пресс-конференция после нее привлекла целый взвод критиков и журналистов из далеко не второсортных изданий. Я был в ужасе, поэтому Тим отвечал на большинство вопросов. Когда его очередная подружка по имени Сара Беннет-Леви появилась в городе, я решил, что с меня хватит, и окопался в номере, где строчил любовные письма своей Саре. Мы успели записать ответы на заранее придуманные вопросы, так что американские радиоведущие могли выдавать запись за интервью, подставляя свои собственные реплики вроде: «Считаете ли вы, что Иисус Христос действительно был тем, кем его считали?» или «Если бы Иисус вернулся на Землю, у него был бы цветочный венок в волосах?».

В один из вечером я получил сообщение с просьбой позвонить «Тони». Оказалось, что отец Сары был в Нью-Йорке и занимался тем, чем он там должен был заниматься. Эта новость облегчила мою долю в качестве второй скрипки в нашей с Тимом звездной паре. У нас с Тони был серьезный старомодный ужин в гостиничном ресторане. Мы обсуждали, где нью-йоркские рестораны берут такие несъедобные резиновые креветки, роман о службе в качестве шпиона в Португалии во время войны, который Тони подумывал написать. В общем, все прошло хорошо, и я нисколько не упал в глазах потенциального тестя, демонстративно подписав счет (я знал, что его оплатит MCA).

Затем все мероприятия повторились в Лос-Анджелесе. Я с первого взгляда влюбился в этот показушный город. Шумные кафешки и деревья, увитые бугенвиллеей напомнили мне о тетушке Ви и моей любимой итальянской деревеньке. Мы провели вторую премьеру в современной действующей церкви и дали эксклюзивное интервью карикатурному музыкальному критику в очках в стиле Джона Леннона из журнала Rolling Stone. Ослепительно красивая инструкторша по плаванию Мимоза подколола меня, сказав, что может научить меня петь «Elusive Butterfly» под водой. Я потребовал немедленных доказательств. Она, конечно же, дала новый смысл строчке из песни: «Something there that glided past you followed close by heavy breathing»[36]. К большому удовольствию Тима, который вновь остался один, мы познакомились с длинноногой Линдой Ронстадт в доме на берегу океана, где безуспешно пытались записать с ней «I Don’t Know How to Love Him». Затем мы отправились в Торонто, где стали альбомом часа. MCA отказались от симпатичной «оперной» упаковки и заменили ее на стандартный конверт, потому что производство не поспевало за продажами.

Когда мы вернулись в Нью-Йорк, на нас градом обрушились негативные отзывы. New York Magazine назвал альбом циничным образцом рыночной эксплуатации темы Иисуса, которая была на подъеме благодаря песне «Spirit in the Sky» и движению Jesus movement. Так как в Британии не было популярно ни то, ни другое, подобное обвинение казалось крайне несправедливым. Впрочем, тогда это был лишь отголосок того, что ожидало нас впереди.

ВЕРНУВШИСЬ НА ТУМАННЫЙ АЛЬБИОН, мы вернулись и к реальности. За пределами нашего ближнего круга поговаривали, что «Иисусу Христу – суперзвезде» прямая дорога в антикварную лавку. Но в то время меня заботило совершенно другое. Сара. Мы ужасно соскучились друг по другу. Но, несмотря на то, что после ужина с Тони в Нью-Йорке, ее родители решили, что я относительно перспективен, они напомнили мне, что Сара все еще школьница. Так что они установили комендантский час, и Сара должна была появляться дома не позже половины двенадцатого. Впрочем, это ограничение она компенсировала утренними побегами ко мне. В конце ноября я был на седьмом небе от счастья, когда семья Сары пригласила меня провести Рождество вместе с ними в их загородном доме.

На Харрингтон-роуд, увы, все было не так радужно. Бабушка Молли стремительно угасала. Артрит доставлял ей невыносимые мучения, и большую часть дня за ней некому было ухаживать – родители были на работе. Я решил позвонить Ви с Джорджем. Мои успехи с проектом порадовали их, но, когда я предложил им перевезти Молли в дом престарелых, они моментально охладели. Я попросил о помощи нашего семейного врача. Но до того, как он успел осмотреть ее, MCA Records сообщили, что я снова срочно нужен им в Нью-Йорке. Бабушка не хотела, чтобы я нарушал свои планы, и мама сказала, что со всем справится. Так что после слезного прощания с Сарой, я вновь оказался в Хитроу.

Примерно в то же время Дэвид Ланд сообщил нам, что у Сефтона Майерса последняя стадия рака. Он объяснил, что благодаря успеху «Суперзвезды» компания New Ventures Theatrical Management теперь имела реальный вес, и семье Сефтона придется продать ее, чтобы разобраться с наследственными делами. Известие выбило меня из колеи. Я всегда надеялся, что если все пойдет хорошо, мы расторгнем наш менеджерский контракт и станем партнерами Сефтона. Мы говорили с ним на одном языке. Так же сильно, как я полюбил Дэвида, я не представлял дальнейшую карьеру без Сефтона. Мы с Тимом были в отчаянии: мы теряли ориентир, который был так необходим сейчас, когда мы оказались на минном поле внезапно свалившегося на нас успеха.

Минное поле предстало перед нами в виде гостиничного номера, напоминающего цветочное шоу в Челси накануне визита королевы. Из букетов с огромными гладиолусами выглядывали поздравительные открытки от театральных продюсеров, которые «были бы рады встретиться». А в чудовищных пахучих лилиях, из-за которых мои пальцы неделями оставались желтыми, были спрятаны приглашения на премьеру «Hay Fever» в театре Helen Hayes. Но самым ярким впечатлением был лимузин, посланный Робертом Стигвудом. Бедняжка выглядел так, как будто его пытали на специальной дыбе для автомобилей. Дэвид Ланд дал нам инструкции, что, если австралийский поп-магнат пригласит нас, мы должны будем сидеть ровно и смотреть в оба. Так, одним ноябрьским вечером мы познакомились с человеком, отказавшим нам в Эрике Клэптоне. Едва ли мы представляли тогда, какую роль этот человек будет играть в нашей карьере следующие несколько лет.

Стигвуд снимал огромный таунхаус. «Снимал» – не в том смысле, в каком вы подумали. На самом деле он содержал такой двор, как будто общественный строй Манхэттена перестанет существовать без его участия. Кроме того, у него был выписанный прямиком из Англии дворецкий, который, по слухам, со временем сбежал, прихватив с собой все столовое серебро. Dom Pérignon лилось рекой, хотя сам Роберт в огромных количествах, но без видимых последствий пил ром с колой. В ответ на мою просьбу налить белого вина, конечно, появилась бутылка дорогущего Le Montrachet, Le Domaine de la Romanée-Conti. Но Тима большего всего поразил гость Роберта – Питер Браун, легендарный пятый битл, как он объяснил мне позже, потому что я понятия не имел, кто это такой. Питер был близким другом битлов, но еще более тесные отношения связывали его с их менеджером Брайаном Эпстайном, который стоял у истоков группы.