Уже позже, играя роль Зойки, неоднократно ее подмывалоспросить, но всякий раз Денисия трусила и задать вопрос не решалась — вдругуслышит такое, после чего смутится или, что еще хуже, вспыхнет, а то изаплачет. Александр все сразу поймет и на чистую воду их с Зойкой выведет!

Короче, впервые явившись к нему на свидание не Зойкой, а еесредней сестрой, Денисия сдрейфила и растерялась. В общем-то, этого она от себяи ждала, потому и челку а-ля Зойка на лоб начесывала, потому и ресницы да губыкрасила. А тут еще Александр, ее увидав, просиял, обрадовался, «любимая»закричал.

Ну как тут признаться? Денисия не смогла.

Но и Зойкой прикидываться теперь, когда та умерла, казалосьсовсем невозможным. Невозможным казалось быть и самой собой, хотя раньшеДенисия была уверена, что с Александром, вопреки советам сестры, она не играла,а собой и была.

Сейчас стало очевидно: нет, играла. И получалось нечтосреднее между Денисией и Зоей: этакая мечтательно-рассудительная игриваякокетка. Но как теперь кокетку играть, когда страх и боль поселились в душе,когда мертвы Федора и Зоя?

В общем, ей было не до кокетства.

Более того, как увидела она Александра, так сразупочувствовала себя маленькой, слабой и очень несчастной. Очень захотелось огоре, о бедах своих рассказать и попросить совета, и положиться на мужскую егоуверенность, на его силу, но нет. Рассказать она не могла. Особенно про гибельЗои.

«Не сейчас, потом», — решила Денисия.

Боялась запутаться, глупость сболтнуть. Да и Александр не скурорта приехал. Зачем ему лишние переживания? Помочь все равно не сможет: унего генеральский приказ и через три часа поезд.

Она решила молчать, но не смогла быть игривой.

Он заметил, спросил:

— Почему ты сегодня такая странная?

Они сидели на диване в его малюсенькой однокомнатнойквартире.

— Странная? — фальшиво удивилась Денисия. — Не странная я, счего ты взял?

— Как с чего? Не захотела идти в ресторан. По городу бродитьотказалась.

— Терпеть этого не могу, — проболталась Денисия.

Он внимательно на нее посмотрел и напомнил:

— А раньше любила.

— Я и сейчас люблю, — спохватилась она, — только сегодня уменя настроение плохое.

— А почему?

— Перед тем как к тебе идти, со Степанидой сильнопоцапалась. Бесцеремонная она, просто ужас.

Вот завидую кому. Наглость — второе счастье. Сама мечтаюэтому научиться, но никак не могу.

Александр неожиданно вспылил. Наверняка Зойка многократноего таким видела, а вот Денисия впервые.

— Не болтай ерунды, — повышая голос, сказал он. — Наглость —это когда ты на общество кладешь один член с прибором, а на тебя падает дюжина.Вот что такое наглость. Поверь моему опыту, наглецами бывают или слишком юные,то есть неопытные, или совсем дураки. Умный человек быстро поймет, что хамомбыть невыгодно У хамской выгоды слишком короткие ножки. На таких далеко неубежишь даже в наше дикое время. Ты о карьере мечтаешь, так знай: порядочность— вот двигатель настоящей карьеры.

Согласен, с порядочностью гораздо медленней и трудней, нозато и надежней. Это как долговременный вклад в банке: держать нужно дольше, нозато и проценты гораздо выше.

«Бог ты мой! — ужаснулась Денисия. — Это в какой же недобрыйчас я ему про карьеру-то проболталась? Зойка же никогда ни о чем не мечтала,кроме шмоток и брюликов. А что еще я ему про себя наболтала? И вообще, кого изнас он любит теперь? Меня или Зойку?»

Александр оборвал свою речь так же внезапно, как и начал.Смущенно, с вопросом, посмотрел на нее своими умными серыми глазами. «Необиделась?» — прочитала Денисия в них и, усмехнувшись, спросила:

— Ну? И что это было?

— Что — это? — попытался прикинуться дурачком Александр.

— Да все то, что ты мне сказал. Очень пафосно.

Это что, крик души?

Он вдруг рассмеялся, повалил ее и, оседлав, сомкнул пальцына ее тонкой шее.

— Да, это мой крик: «Души!» — пошутил Александр, делая вид,что собирается лишить Денисию жизни.

— За что? За что? — хохоча, отбивалась она.

— За то, чтобы не мечтала становиться плохой, — продолжаяшутливо ее душить, кричал Александр и вдруг признался:

— Я по-настоящему полюбил тебя только тогда, когда узнал,какая ты хорошая на самом-то деле.

Она замерла, перестала сопротивляться. Он, все еще сидя наней, уже не шутил, не душил, но и рук не убрал с ее шеи. Серьезно посмотрел наДенисию и продолжил:

— Ты думаешь так же, как я. Ты усвоила истину, которую редкокому дано усвоить: жить для себя скучно и глупо. Жизнь обретает смысл толькотогда, когда живешь для других. Вот какую тебя я люблю.

И меняться не смей.

Словно током пронзило ее.

«Зоя же эгоисткой была всем известной», — мелькнула истрашная и радостная мысль.

Денисия закричала:

— Сашка! Что ты сказал?

Александр сконфузился, убрал руки с ее шеи, отмахнулся:

— Да так, ерунду. Не обращай внимания.

Она вскочила, и сколько ни пытала его, ни в какуювозвращаться к этой теме он не согласился: не объяснил, не пояснил, а Денисиябоялась поверить тому, что сама поняла. Выходит, с Зойкой началось у них совсемнесерьезно: игривая, смазливая, доступная — кого тут любить? Это уж потом…

«Да-да, — глядя, как Александр готовится к отъезду, убеждаласебя Денисия. — Он так к ней и относился, а изменил свое мнение, лишь когда ких роману Зойка меня основательно подключила. А до этого и романа-то не было:несколько встреч. Сашка и трахнуть ее не успел, как собирался вначале, а когдауже стал общаться со мной, то решил, что тут все по-серьезному, тут надожениться. Да, так и есть. На самом деле он любит меня, но думает, что я — этоЗойка. Точно-точно, с ней, с настоящей, он и часа не выдержал бы…»

Так она убеждала себя, но уверенности не было никакой — однисомнения.

Почувствовав на себе ее пристальный сосредоточенный взгляд,Александр оглянулся и, опуская крышку кейса, виновато сказал:

— Не обидишься, малышка, если я немного с делами своими тутразберусь. Совсем немного осталось до поезда, а мне кое-что надо запомнить исжечь. До этого времени не нашел, к тебе спешил.

— Да-да, конечно, — вскочила с дивана Денисия. — Занимайсясвоими делами, а я на кухне пойду приберусь да сооружу тебе побольшебутербродов в дорогу. Мне кажется, ты похудел.