Лара, заглянувшая в холодильник, обернулась к Диме с тортом в руках.

— Что? — она ответила с паузой, будто ей потребовалось время, чтобы вспомнить, откуда в ее квартире взялась пафосная охапка роз. — Это часть подарка от фирмы.

— Подарка?

— На день рождения.

Дима резко поддался вперед.

— У тебя был день рождения? Когда?

— Вчера. — Пожав плечами, Лара вернулась к тумбе и потянулась за ножом.

— И ты не сказала?

— Это ни к чему.

— Как кстати я притащил тебе свой уникальный подарок, не находишь?

— Да, ты прямо попал, — в ее голосе послышалась шутливая насмешка.

Молча наблюдая, как Лара совершенно спокойно разрезала торт, разложила по тарелкам куски, затем расставила посуду на столе, Дима пытался не обращаться внимания на пробивавшиеся внутри злость и обиду. Он отлично понимал, что с лариной точки зрения эта информация не имела никакого значения, но все равно досадовал. Ему хотелось бы ее поздравить, ему — на худой конец — хотелось бы знать о ней хоть что-нибудь.

Ничьей вины в том, что важных мелочей о Ларе он еще не знает, не было. Так сложились обстоятельства их знакомства. Он сам лишь недавно разобрался со своими чувствами, но теперь подозревал, что разобрался плохо. Потому что сила желания узнать о Ларе чуть ли не все, проявившаяся сейчас, его удивила.

Он попытался вспомнить, каким был его интерес к девушкам, в которых он когда-то был влюблен, но скоро догадался, что сравнение не совсем корректно: в прошлых отношениях от не страдал от недостатка сведений о понравившейся девушке, прежде чем зарождался хотя бы намек на серьезную привязанность, он легко успевал многое выяснить за время общения.

До Лары он никогда не сталкивался с этой странной, малообъяснимой двойственностью ощущений: он не знал о личном Лары практически ничего и жаждал узнать хотя бы крохи, чтобы иметь основу для умозрительных, подтвержденных фактами, выводов, а не догадок; вместе с тем, общаясь с ней, он был полон уверенности, что знает все: что она сделает, скажет, как улыбнется, выгнет в удивлении брови, фыркнет от недовольства. Он не мог расшифровать подобные чувства в слова, но они были достаточно ясны, чтобы большую часть времени ему легко верилось, что он понимает Лару на совершенно ином уровне, имеющим мало общего с обычным знакомством.

За чаем они болтали о всякой ерунде, и Дима не набрался смелости испортить Ларе настроение беспардонными вопросами о ее семье, хотя любопытство росло с каждой совместно проведенной минутой. Неосознанно он раскручивал ускользнувшие от его ума в начале мелочи: она рассказала об отце — и это объясняло, почему прежде они никогда его не вспоминала, но что тогда с ее матерью? Жива ли она? Если да, то почему он и слова о ней не слышал? Как именно погиб ее отец? Что вообще у Лары за семья? Каким было ее детство? Кто ее друзья?

Наконец, Лара поднялась, занялась уборкой со стола, Дима предложил помощь, надеясь оттянуть время отбытия домой; он уверился, что скоро его попросят уйти, что было странно: вряд ли Лара считала, что он приехал отдать ей цветы и выпить чая. Однако непривычные для них посиделки за столом почему-то выбили его из колеи.

— Брось, — она, разумеется, легко отмахнулась от его предложения, — что я, не загружу посудомойку?

Едва она закончила, он подошел к ней со спины, надеясь получить свой кусочек близости, склонялся все ближе, улавливая знакомый аромат волос. Весь вечер он мечтал к ней прикоснуться и не мог больше ждать, не мог бороться с собой.

Стоило ему накрыть ладонями ее руки и провести большими пальцами по коже каждого запястья, Лара вдруг сама инициировала их сближение, развернувшись лицом к нему, взяв за руки, потянула к себе, выдохнула практически в губы:

— Иди ко мне.

Их первый за столько дней поцелуй показался Диме отличающимся от всех прочих. Словно сама Лара стала другой. Там, где раньше была страстность, сегодня превалировала нежность, там, где Лара всегда была провоцирующей, она вдруг оказалась ищущей и открытой. Он почувствовал, что ее прикосновения изменились, и подумал, что сегодня Лара впервые ищет в нем эмоциональную близость, а не физическое удовольствие.

С наступлением рабочих дней Лару как будто закружил ураган. Трудовой простой в треть месяца не мог пройти бесследно: все, что было поставлено на паузу по вине праздничных выходных, дождалось своего часа и требовало огромного количества времени.

Дел навалилось столько, что ни на что другое Лара не обращала внимания: не было сил. Как случалось всегда в периоды большой нагрузки, она фокусировались на наиболее важном, чтобы вытянуть взваленные на себя обязательства.

Такие времена одновременно нравились ей своей интенсивностью, и раздражали тем, что не оставляли ни одной свободной минуты для осмысления собственной жизни. Иногда было здорово иметь возможность не думать о чем-то личном пару дней, но стоило этому периоду затянуться, как возникало крайне неприятное ощущение, что Лара больше не отвечает за собственную жизнь, — этого чувства она искренне не выносила.

Вернуться к прежнему режиму работы и перевести дух удалось только ближе к концу мая. Тревога, отдаленно роящаяся в сознании, теперь вышла на передний план, хотя и производила впечатление безосновательной; Лара не могла понять, что ее беспокоит. Лишь когда она внезапно поняла, что собирается увидеться с Димой третий раз за неделю, ее тревога обрела причину.

Весь месяц она была так погружена в работу, что не заметила изменений в их взаимоотношениях. Они обедали вместе в будни. Они ужинали у него дома по субботам. Он приносил ей кофе в кабинет несколько раз на прошлой неделе, — и она даже не придала происходящему значения.

Не понимать, к чему может привести подобное нарушение установленных границ, могла только полная дура, которой Лара не была. С самого начала она опасалась, что Дима невольно захочет большего; что он из тех мужчин, что стремятся построить отношения. Настоящие отношения, а не суррогат. То, чего Лара никогда не смогла бы ему дать. Однако столько месяцев он идеально соблюдал установленные правила, никогда не переходил черту, и она перестала беспокоиться о последствиях.

Тем не менее все его поступки за последнее время не могли не вызывать опасений. Что если он действительно заинтересован в чем-то еще, помимо установленных между ними отношений? Что если он все-таки умудрился в нее влюбиться?

Как бы Лара ни успокаивала себя мыслью, что будь его поведение вызвано сильными чувствами, Дима — всегда искренний, открытый и не прячущий эмоций — давно признался бы, существовал риск, который стоило поскорее устранить.

Сложность была в том, что Лара, еще в тот день, когда он заявился к ней с букетом медуницы в руках, поняла, что больше не может относиться к Диме как к случайному знакомому. Она… привязалась к нему. Он стал дорогим ей человеком; она не хотела полностью исключать его из своей жизни. Она хотела продолжать общение с ним, но слабо представляла, как этого достичь.