– Хочу тебе кое-что показать, – так же тихо ответил я.

– Лучше не надо.

– Тебе стоит это увидеть.

– Нолан, я не хочу туда идти.

– Тогда оставайся здесь и страдай дальше, а я пошел.

С этими словами я решительно зашагал вперед. Молли присоединилась ко мне через несколько секунд.

Мы дошли почти до конца коридора и свернули налево, в узкий туннель.

– Теперь осторожнее, – предупредил я, удостоверившись, что мы почти на месте.

Когда пол перед нами внезапно исчез, я остановился и поднял фонарик выше.

В его слабом свете вода казалась мутноватой, а стен, ограничивающих бассейн, вовсе не было видно, и складывалось впечатление, будто это просто-напросто небольшое озерцо в пещере – привычный пейзаж для Молли, которая в детстве исколесила с родителями всю Калифорнию вдоль и поперек. И тем не менее сейчас она взирала на него с изумлением.

– А та площадка, что вы нашли, – она где-то там, дальше?

– Ага.

Молли стянула с себя футболку.

– Ты чего это? – растерялся я.

Она расстегнула джинсы и сняла их.

– Я не собираюсь спать в мокрой одежде.

– А, тогда понятно.

– Нижнее белье снимать не стану, не переживай.

Я пребывал в смятении: раздеваться или нет? Вещи будут сохнуть долго – в этом я уже убедился. Когда я наконец определился, Молли исчезла под водой, как профессиональная ныряльщица.

Я же вынул из кармана рубашки все ценное и осторожно погрузился в бассейн, чувствуя себя дедушкой, присматривающим за резвой внучкой.

– Вы заметили, что они все разные?

Молли рассматривала пиктограммы на поверхности камня.

Я подошел и принялся снова разглядывать рисунки. И понял, что Молли права. Еще в прошлый раз я обратил внимание на то, что каждый квадрат состоит из четырех-шести символов. Всего таких символов я насчитал около сорока: были среди них и простые геометрические фигуры, и снопы колосьев, и овалы с шестью исходящими от них лучами – я еще подумал, что это изображения солнца или какого-нибудь священного жука. Но если тогда все это казалось мне системой повторяющихся картинок – так уж устроено человеческое сознание: при первом взгляде на нечто подобное мы начинаем выискивать одинаковые образы, дабы было на что опереться, – то теперь я ясно видел, что каждый из сотни квадратов абсолютно уникален.

– Хм.

– Здесь пятно.

На отполированной поверхности темнела какая-то бурая клякса.

– Это кровь. У Джеммы рана на руке кровоточила.

– Нолан, так что это вообще такое?

– Не знаю. Словарь. Миф о Сотворении мира. Опись имущества. Ученые разберутся.

– При условии, что они вообще когда-нибудь это увидят.

Я и сам сомневался в реальности подобной перспективы, но признаваться в этом не стал.

– Обязательно увидят, Молл.

– Нолан, а как мы отсюда выберемся?

– Завтра утром Фезер снова проверит, вернулся ли Дилан. Если нет… Мы обсудили с ней возможный план действий: ждать его весь день или проплыть вниз по реке до места, где был разбит лагерь. Она согласна на оба варианта.

– Но куда, черт побери, мог подеваться Дилан?

Эта девушка, в мокром нижнем белье, с дрожащим от обиды и возмущения голосом, меньше всего напоминала сейчас непробиваемую Мамочку Молл.

– Ну, он ведь отправился на поиски еды. Наверное, попросту не рассчитал время. Или не справился с плотом, потому что начался шторм. Может быть, прямо сейчас, пока мы разговариваем, он успешно решает эти проблемы и завтра ни свет ни заря уже будет на месте, после чего наше положение начнет стремительно улучшаться.

Она посмотрела на меня с надеждой:

– Ты и правда так думаешь?

– Ты ведь его видела, Молл: у парня необъятное «эго», а значит, имеются амбиции и чувство собственного достоинства, которые не позволят ему позорно сбежать.

– Хорошо, кабы так.

– Молли, да что с тобой? Ты, разумеется, не обязана ничего объяснять, но если хочешь поделиться – я готов.

Взгляд Молли скользнул по картинкам; она оттолкнулась от камня и побрела к краю платформы. Там она уселась, поджав колени к подбородку и обхватив их руками.

Я устроился неподалеку и вынул из пачки сигарету. Осталось еще одиннадцать штук. Справедливо рассудив, что зажигалку стоит поберечь, я чиркнул спичкой и только сейчас обратил внимание на спичечный коробок. Он был из бара в Санта-Монике, где мы с Кристи провели тот достопамятный вечер, когда я решил поставить крест на киноиндустрии. Владелец бара был невероятным ретроградом, то есть вел непримиримую борьбу с прогрессом в любой его форме. Именно по этой причине в течение многих лет после того, как в Лос-Анджелесе ввели запрет на курение в общественных местах, он упрямо продолжал заказывать для своего бара фирменные спички. Наверное, посетителей, которым чуть за двадцать, этот факт порядком удивлял: зачем в баре, где нельзя курить, спички? Это все равно что вывесить меню в забегаловке, где не подают еду. Воистину, в повседневной реальности тоже есть место останкам давно отжившего прошлого.

Некоторое время мы сидели в тишине: я курил, Молли смотрела на воду.

– Понимаешь… – произнесла она наконец. – Даже не знаю, с чего начать. Я ведь даже к психотерапевту с этим ходила. Только не подумай, что со мной произошло нечто шокирующее и трагичное, что навсегда исковеркало мою судьбу. Вовсе нет.

– Значит, истории о мерзком дядюшке не будет? Какое облегчение.

– У меня просто замечательный дядюшка, – заявила Молл. – Он меня серфингу научил. Но вообще-то… без него тут и правда не обошлось. Хотя сам он об этом даже не догадывается. Короче говоря, как-то раз я проснулась посреди ночи. Мне было тогда семь лет.

Она замолкла и снова начала ритмично дышать: вдох-выдох, вдох-выдох.

А когда успокоилась, то поведала вот что.

– Обычно, если такое случалось, я просто засыпала снова, сама. Я к этому привыкла. К моменту, когда родилась я, родителям уже осточертело вскакивать среди ночи по первому писку моих братьев, поэтому на меня они махнули рукой. Однако в эту ночь что-то было не так. Что-то в доме, в целом мире… было не так.

Я выбралась из кроватки, намереваясь пойти в спальню родителей и попросить кого-нибудь из них меня убаюкать. На полпути я вспомнила, что отца дома нет: он уехал в Сан-Франциско. Но это было даже хорошо: мне нравилось, когда меня укладывала мама. В общем, я прошлепала в их спальню, встала у кровати с маминой стороны – и вдруг поняла, что мамы там нет.

Кровать была в ужасном беспорядке. Ее всегда заправлял отец, я переняла у него эту привычку: всего пара минут – и у комнаты совершенно другой вид. Но маме было все равно. Поэтому сначала я не могла понять: она уже встала или еще не ложилась. Часы с радио, которые мы с братьями ей подарили, показывали двадцать минут второго. Я знала, что когда папы нет дома, мама любит посидеть допоздна у телевизора, и решила проверить. Но это означало спуститься по лестнице на первый этаж, а мне этого не хотелось. Я окончательно проснулась, и дом, огромный и темный, казался мне жутким. А еще я вспомнила, что братьев тоже нет: один ушел к другу на день рождения с ночевкой, а второй уехал на экскурсию в Йосемити. То есть мы остались с мамой одни. Днем, когда мы с ней обедали, это было так здорово, мы еще шутили, что у нас тут настоящее девичье царство. Но сейчас… Я просто хотела, чтобы она лежала в своей кровати и мне не пришлось бы искать ее в этой жуткой темноте. Но еще я знала, что не могу просто вернуться к себе и заснуть – она обязательно должна меня уложить, подоткнуть одеяло. Это было совершенно очевидно и не обсуждалось. Поэтому… я стала спускаться по лестнице.