Восстание под знаменами Димитрия против Шуйского, то есть против московских бояр, привлекало людей, подобных Ляпуновым, Сундулову и Пашкову, чувствовавших в себе стремление быть впереди, но по происхождению не имевших на это прав. Думские бояре, князья «рюриковичи» и «гедеминовичи», местничество (предпочтение по знатности) в Думе и при назначении на гражданские и военные чины вызывало у таких людей раздражение и протест.

В Грановитой палате воздух был спертый, а настроение у бояр подавленное.

– Ишь какое против нас сборище стакнулось. И рязанские воры Ляпуновы, и Сумбулов с Пашковым. И никаких те поляков. А то ж за какого-то Митрия Иваныча… – скривив рот от злости, выступал князь Мстиславский и косился презрительно на Шуйского, сидевшего, уцепившись за подлокотники трона с мрачным, погасшим видом.

– Неизвестно за какого, – язвительно поддержал Мстиславского князь Голицын. – За того, что из пушки вылетел? Или за того, который в Самборе прячется в замке Мнишека у его жены? Меж прочего, есть слух, быдто энтот вор не кто иной, как сполнявший работу душителя годуновской жены, стрелецкий полголова Мишка Молчанов… ась? Не доказано? Зато доказано, что от него воевода послан был в Путивль к Шаховскому. Тот ему полторы тыщи казаков вручил да подарил атаманскую шапку с красным верхом. Зовут сего молчановского воеводу Ивашка Болотников. Он набрал вмиг еще несколько тыщ взбунтовавшихся смердов, беглых холопей, черкасов с днепровских порогов, всяких разбойников и головорезов… Да вдарил по нашим царским ратям так бойко, что князь Трубецкой… не в укор, князенька, будет сказано… убежал от Кром без порток. Вояк его – половину посекли, половину в полон взяли. А у князя Воротынского, потомственного нашего героя, внука победителя хана Гирея… Да-к у него вся рать еще до боя разбрелась: кто по грибы пошел, говорят, кто на рыбалку, а кто к жене на печку возвернулся… Оно теплее, чем в поле…

– А ты, Василь Василич, забыл, как ты от первого-то Самозванца без порток бег во все лопатки? – сердито закричал князь Трубецкой. – Память у тя короткая!

– Тихо, бояре. Чё так взъелдырились? Ей-богу, уши заложило, – с прежним мрачным выражением на лице вымолвил Шуйский. – Соблюдайте хоть немного царский обиход в Думе, выступайте прилична… А насчет порток потерянных князь Юрий Трубецкой на меня первого обижается. Так об чем решать будем, бояре?

– Государь Василий Иванович, позволь счету подлецов-самозванцев итог подвесть, – заявился с поклоном думский дьяк Карпов и развернул убористо исписанный свиток.

– Что жа, послушаем, кто там еще именем неизвестно какого Димитрия Ивановича наших бойцов гоняет, – разрешил Шуйский и опустил Мономахову шапку уж совсем низко, прямо себе на нос.

– Так вот, государь, окромя Рязани, еще двадцать городов в ближних землях от Орла, Калуги и Смоленска стали за того же царя, то ись второго Лжедимитрия. На восточной Украйне, в странах приволжских, так же как в Украйне Северской, подняли бунты и сбиваются в большие толпы смерды и холопы. А Нижний Новгород осадили крестьяне тамошние и мордва – под началом двух мордвинов-старшин ихних Моцкова и Вокорлина. И хотя огнепального оружия у мордвы почти нет, а только сулицы[65], топоры, рогатины и шестоперы, но из луков жильных стреляют очень метко. Наносят много вреда твоим верным стрельцам, государь. Биться с ними, воевода Бугаев пишет, весьма тяжко и хлопотливо оказалося. – Дьяк почесал перистой раздвоенной частью пера прыщеватый лоб и продолжил: – Помимо Петра Иваныча с терскими казаками, что, значит, оказался сыном царя Ивана, явилось еще много родственников-царевичей, желающих прибыть на Москву и занять царский престол.

– Ну, ну… – усмехнулся Шуйский. – Зачти всех царевичей… Хотя доподлинно известно, что Ирина Годунова родила Феодору Иоанновичу всего одну хилую девчонку, вскоре и умершую.

– Государь, остальных царевичей огласить? – сунув перо за ухо, спросил дотошный дьяк.

– Давай, посмеши нас, – буркнул Шуйский и поправил шапку Мономаха. – Но, право дело, мало смеху знать, что воры плодятся, грабят царские и купеческие обозы, убивают да вешают наших верных слуг… И все до одного требуют себе царского венца и трона.

– Я… то, значит, чту далее, – продолжил усердный дьяк. – Царевичи, стало быть, таковы: Федор, Клементий, Савелий, Василий. Есть даже и эдакие: Кропка, Гаврилка, Мартынка, хм… Но вот в Астрахани не чернь встала за Лжедимитрия нового, а сам назначенный царем воевода князь Хвростинин зверствовал и вешал твоему Государеву Величеству верных людей.

Желая поправить как-нибудь воинские дела, а также жалея совсем потерявшего уважение у бояр и народа царя-дядю Василия Ивановича, Михайла Скопин-Шуйский все хотел схлестнуться во главе своих конных отрядов с казаками Болотникова.

– Государь Василий Иваныч, пусти меня на воров, дай копье преломить… – говорил молодой воевода.

Глядя на высокого красивого юного племянника, царь чувствовал некое предательское увлажнение глаз.

– А не дай господь самого тебя переломят на побоище-то. С кем я останусь? – искренне опасался за племянника царь.

Но когда, после разгрома Воротынского с Трубецким, от бойцов Болотникова потерпел поражение многоопытный князь Мстиславский, ничего не осталось Шуйскому, как позвать Михайлу Скопина.

– Где у них сейчас передовые части стоят, знаешь? – спросил Шуйский племянника.

– К Пахре вышли, там пока топчатся. Надо их отлупить, а то ведь под боком у Москвы…

– Ну, ступай, Мишаня. Гляди, поосторожнее там. В случае чего сразу уходите. Давай, с Богом.

* * *

Осень уже устоялась основательно. Вода в Пахре ледяная, черная, по утрам дымилась. От резкого ветра лица всадников саднило, будто прошивало морозцем. Листья летели – желтые, бурые, вздымались с вихрем охапками. Птицы попрятались, даже синиц и воронья не видать.

Передовой полк Болотникова обнаружил на опушке леса пару туговатых стожков. Обрадовались, решили коней подкормить. Привыкнув за последние месяцы к боевым удачам, к лихим атакам, победам, казаки малость приустали и чувствовали приятную рассеянность.

Коней разнуздали. Растаскивали сено, некоторые прилегли. Дятел долбил усохшую сосну. Ветер подвывал, вздымая листья.

И тут один из отошедших поодаль молодых казачков, увидел, будто призраков в лесу. Среди первых был высокий воин в отблескивавшем сталью шлеме, в сияющем бляхами легком панцыре. Вороной конь его в богатой упряжи на корпус вырывался впереди других. Под стук дятла и завывание сиверка[66] еле слышен казался по подмерзшей земле гул сотен копыт.

Всадник на вороном коне поднял руку и резко опустил, давая, видимо, знак к нападению. Через секунду выхватил саблю. Сотник из войска Болотникова вдруг увидел сквозь деревья лавину всадников, выносящуюся к лужку. Он только успел крикнуть: