Одному из бродяг было на вид лет семьдесят, а может, ибольше, он был лысый и с седыми баками. На нем была старая, рваная шляпа, синяягрязная шерстяная рубаха, рваные холщовые штаны, заправленные в высокие сапоги,и подтяжки домашней вязки, – нет, подтяжка у него была всего-навсего одна. Наруке старик нес еще долгополую старую хламиду из синей холстины, с меднымипуговицами, а кроме того, оба они волокли тяжелые, битком набитые ковровыесаквояжи.

Другому бродяге было лет тридцать, и одет он был тоженеважно. После завтрака мы все легли отдохнуть, и из разговора первым деломвыяснилось, что оба эти молодчика друг друга совсем не знают.

– Из-за чего у вас вышли неприятности? – спросил лысый утого, что помоложе.

– Да вот, продавал я одно снадобье, для того чтобы счищатьвинный камень с зубов, – счищать-то оно, положим, счищает, но только и эмальвместе с ним сходит, – и задержался на один вечер дольше, чем следует; итолько-только собрался улизнуть, как повстречал вас на окраине города и вы мнесказали, что за вами погоня, и попросили вам помочь. А я ответил, что у менятоже неприятности, и предложил удирать вместе. Вот и вся моя история… А у васчто было?

– Я тут около недели проповедовал трезвость, и вес женщинымною нахвалиться не могли – и старухи и молоденькие, – потому что пьяницам ятаки задал жару, могу вам сказать; я набирал каждый вечер долларов пять, а то ишесть – по десять центов с носа, дети и негры бесплатно, – и дело у меня шловсе лучше да лучше, как вдруг вчера вечером кто-то пустил слух, что я и сампотихоньку прикладываюсь к бутылочке. Один негр разбудил меня нынче утром исказал, что здешний народ собирается потихоньку и скоро они сюда явятся ссобаками и лошадьми, дадут мне полчаса, чтобы я отошел подальше, а там пустятсяза мной в погоню; и если поймают, то вымажут в дегте, обваляют в пуху и перьяхи прокатят на шесте. Я не стал дожидаться завтрака – что-то аппетит пропал.

– Старина, – сказал молодой человек, – мы с вами, пожалуй,могли бы объединиться и орудовать вместе… Как по-вашему?

– Я не прочь. А вы чем промышляете главным образом?

– По ремеслу я наборщик; случается, торгую патентованнымилекарствами, выступаю на сцене, – я, знаете ли, трагик; при случае занимаюсьвнушением мыслей, угадываю характер по руке, для разнообразия даю уроки пения игеографии; бывает, и лекцию прочту, – да мало ли что еще! Берусь за все, что ниподвернется, лишь бы не работать. А вы по какой части?

– В свое время я много занимался врачеванием. Исцелял возложениемрук паралич, раковые опухоли и прочее – это мне всего лучше удавалось; могунедурно гадать, если разузнаю от кого-нибудь всю подноготную. Проповедую тоже,обращаю в христианство; ну, и молитвенные собрания по моей части.

Довольно долго они оба молчали, потом молодой человеквздохнул и сказал:

– Увы!

– Это вы насчет чего? – спросил лысый.

– Подумать только, что я довел себя до такой жизни иунизился до такого общества! – И он принялся тереть уголок глаза тряпкой.

– Скажите, пожалуйста, чем же это общество для вас плохо? –спрашивает лысый этак свысока и надувшись.

– Да, для меня оно достаточно хорошо, ничего другого я незаслужил, кто виноват в том, что я пал так низко, когда стоял так высоко!Никто, кроме меня самого. Я вас не виню, господа, вовсе нет; я никого не виню.Я все это заслужил. Пусть равнодушный свет доконает меня; я знаю одно –где-нибудь я найду себе могилу. Пускай свет довершит свое дело, пускай отнимету меня все – моих близких, мое достояние, все, все решительно, но этого онотнять не сможет! Когда-нибудь я лягу в могилу, забуду обо всем, и мое бедное,разбитое сердце наконец успокоится.

А сам все трет глаза тряпкой.

– А, подите вы с вашим разбитым сердцем! – говорит емулысый. – Чего вы нам тычете под нос ваше разбитое сердце? Мы-то тут при чем?

– Да, я знаю, что вы тут ни при чем. Я не виню вас, господа,я сам так низко пал – да, сам довел себя до этого. Мне и следует страдать – посправедливости следует, я вовсе не жалуюсь.

– Откуда же это вы так низко пали? Значит, было откудападать?

– Вы мне не поверите… люди никогда мне не верят… но довольнооб этом… не стоит! Тайна моего рождения…

– Тайна вашего рождения? Это вы про что?

– Господа, – очень торжественно начал молодой, – я вамоткрою мою тайну, я чувствую к вам доверие! По происхождению я – герцог!

Джим вытаращил глаза, услышав это; да и я, должно быть,тоже. А лысый сказал:

– Да что вы! Быть не может!

– Да, да! Мой прадед, старший сын герцога Бриджуотерского, вконце прошлого века бежал в Америку, чтобы дышать чистым воздухом свободы. Онженился тут и умер, оставив единственного сына; и почти в то же время умер егоотец. Второй сын покойного герцога захватил титул и поместье, а малолетнийнаследник остался в забвении. Я прямой потомок малолетнего герцога, я законныйгерцог Бриджуотерский, но вот я здесь – одинокий, лишенный сана, гонимыйлюдьми, презираемый холодным светом, в рубище, измученный, с разбитым сердцем,принужден якшаться с какими-то жуликами на плоту!

Джиму стало очень его жалко, и мне тоже. Мы попробовали егоутешить, но он сказал, что это бесполезно, – утешить его невозможно; но если мысогласны признать его за герцога, это будет для него всего дороже и отраднее.Мы сказали, что согласны, пусть только он нас научит, как это сделать. Онсказал, что мы всегда должны обращаться к нему с поклоном и называть его «вашасветлость», «милорд» или «ваша милость», но если даже назовем его просто«Бриджуотер», он не обидится, потому что это титул, а не фамилия; и кто-нибудьиз нас должен подавать ему кушанье за обедом и вообще оказывать разные услуги,какие потребуются.

Ну, все это было нетрудно, и мы согласились. За обедом Джимприслуживал герцогу стоя и все время спрашивал: «Не хочет ли ваша светлостьтого или другого?» – и всякий мог сразу заметить, что герцогу это оченьнравится.

Зато старик надулся – совсем перестал разговаривать, изаметно было, что вся эта возня с герцогом ему очень не по вкусу. Видно было, чтоон чем-то расстроен. Вот немного погодя, после обеда, он и говорит:

– Послушайте-ка, герцог, мне, конечно, вас очень жалко, нотолько не вы один претерпели такие несчастья.

– Да?

– Да, не вы один. Не вас одного судьба жестоко низвергла свысоты.

– Увы!

– Да, не у вас одного имеется тайна рождения.