Потом он показал нам другое маленькое объявление, за котороеон тоже ничего не взял, потому что напечатал его для нас. На картинке былнарисован беглый негр с узлом на палке через плечо, а внизу было напечатано:«200 долларов награды». Дальше рассказывалось про Джима, и все его приметы былиописаны точка в точку. Там говорилось, что он убежал прошлой зимой с плантацииСент-Жак, в сорока милях от Нового Орлеана, и надо полагать, что бежал наСевер, а кто его поймает и доставит обратно, тот получит награду, и расходы емубудут оплачены.

– Ну вот, – сказал герцог, – теперь, если понадобится, мыможем плыть и днем. Как только мы завидим, что кто-нибудь к нам подъезжает,сейчас же свяжем Джима по рукам и по ногам веревкой, положим его в шалаш,покажем вот это объявление будем говорить, что мы его поймали выше по реке, ана пароход денег у нас нет, вот мы и взяли этот плот взаймы, по знакомству, итеперь едем получать награду. Кандалы и цепи были бы на Джиме еще лучше, толькоэто нам не к лицу при нашей бедности, вроде как золото и серебро. А веревки –это как раз то, что требуется: надо выдерживать стиль, как говорится у нас насцене.

Все мы нашли, что герцог очень ловко придумал: теперь вамбез всякой помехи можно будет ехать и днем. За эту ночь мы успеем проехатьдостаточно, чтобы убраться подальше от шума, который поднимется в этом городкепосле работы герцога в типографии; а потом нам можно будет и не прятаться, еслизахотим.

Мы притаились и сидели на одном месте часов до десятивечера, а потом потихоньку отчалили и выплыли на середину реки, подальше отгорода, и не вывешивали фонаря, пока город совсем не скрылся из виду.

Когда Джим стал будить меня в четыре часа утра на вахту, онспросил:

– Гек, как ты думаешь, попадутся нам еще короли по дороге?

– Нет… Думаю, что вряд ли.

– Ну, тогда еще ничего, – говорит он. – Один или дватуда-сюда, этого нам за глаза хватит. Наш всегда пьян как стелька, да и герцогтоже хорош.

Оказывается, Джим просил герцога сказать что-нибудьпофранцузски – так только, чтобы послушать, на что это похоже, но тот сказал,что так давно живет в Америке и столько перенес несчастий, что совсем позабылфранцузский язык.

Солнце уже взошло, но мы плыли все дальше и неостанавливались на привал.

Скоро встали и король с герцогом, кислые и хмурые спохмелья, но после того как они окунулись в воду и выкупались, им стало многолегче.

После завтрака король уселся на краю плота, разулся, закаталштаны до колен, опустил ноги в воду прохлаждения ради и, закурив трубочку, сталучить наизусть «Ромео и Джульетту». После того как он вытвердил свою роль, онис герцогом стали репетировать вместе. Герцог учил короля и заставлял егоповторять каждую реплику, вздыхать, прикладывать руку к сердцу и в конце концовсказал, что получается недурно. «Только, – говорит, – напрасно вы ревете, какбык: „Ромео!“ – вот этак; вы должны говорить нежно и томно: вот так: „Ро-омео!“Ведь Джульетта кроткая, милая девушка, совсем еще ребенок, она не может реветь,как осел».

А потом они вытащили два длинных меча, которые герцогвыстрогал из дубовых досок, и начали репетировать поединок; герцог сказал, чтоон будет Ричард III. И, право, стоило посмотреть, как они топали по плотуногами и наскакивали друг на друга.

Довольно скоро король оступился и упал в воду; после этогоони сделали передышку и стали друг другу рассказывать, какие у них бывали впрежнее время приключения на этой самой реке.

После обеда герцог сказал:

– Ну, Капет, представление, знаете ли, у нас должно получитьсяпервоклассное, поэтому надо, я думаю, что-нибудь к нему добавить. Во всякомслучае, надо приготовить что-нибудь на «бис».

– А что это значит – на «бис»?

Герцог объяснил ему, а потом говорит:

– Я исполню на «бис» шотландскую или матросскую пляску, авы… постойте, надо подумать… Ага, вот оно!.. Вы можете прочитать монологГамлета.

– Чего это – Гамлета?

– Монолог Гамлета! Ну как же – самое прославленное место изШекспира! Высокая, высокая вещь! Всегда захватывает зрителей. В книжке у меняего нет – у меня всего один том, – но, пожалуй, я могу восстановить его попамяти. Похожу немножко по плоту, посмотрю, нельзя ли вызвать эти строки изглубин воспоминания…

И он принялся расхаживать по плоту взад и вперед, страшнохмурясь, и то поднимал брови кверху, то прижимал руку ко лбу, отшатываясь назадсо стоном, то вздыхал, то ронял слезу.

Смотреть на него было просто занятно.

В конце концов он все вспомнил и позвал нас слушать. Стал всамую величественную позу, одну ногу выдвинул вперед, руки поднял кверху, аголову откинул назад, глядя в небо, и пошел валять: он и зубами скрипел, изавывал, и бил себя в грудь, и декламировал, – одним словом, все другие актеры,каких я только видел, и в подметки ему не годились.

Вот этот монолог. Мне ничего не стоило его запомнить –столько времени герцог натаскивал короля;

Быть или не быть? Вот в чем загвоздка!

Терпеть ли бедствия столь долгой жизни,

Пока Бирнамский лес пойдет на Дунсинан,

Иль против моря зол вооружиться?

Макбет зарезал сон, невинный сон,

Вот отчего беда так долговечна!

И мы скорей снесем земное горе,

Чем убежим к безвестности за гробом.

Дункана ты разбудишь! Что ж, пускай

Кто б стал терпеть обиды, злобу света,

Тиранов гордость, сильных оскорбленья,

В одеждах траурных, как подобает,

Когда в ночи разверзнутся могилы,

Страна безвестная, откуда нет пришельцев,

И гаснет цвет решимости природной,

Бледнея перед гнетом размышленья.

И тучи, что над кровлями нависли,

Уходят, словно кошка в поговорке,

Удел живых… Такой исход достоин

Желаний жарких. Умереть – уснуть.

О милая Офелия! О нимфа!

Сомкни ты челюсти, тяжелые, как мрамор,

И в монастырь ступай![9]