вдоль Онежского, Ладожского озер, рек и каналов и сплавных путей. Мы запрещаем, а они говорят: «Надуманно, необоснованно, отсебятина — ваши запретные полосы». Пусть наука скажет свое слово… Далее: некоторые ученые считают, что недорубы могут обсеменить вырубки. Мы, практики, в данном случае, с учеными не согласны. Недорубы — это осина, береза, неполноценные, фаутные сосна и ель. Какие же это источники обсеменения? От худого семени не жди хорошего племени…

Анастасия Васильевна внимательно слушала оратора. Президиум не отрывает глаз от выступающего. В зале ни кашля, ни скрипа стульев. Не только содержание, но и интонации голоса представителя управления заставили всех напряженно слушать. Тут было и возмущение, и упрек, и просьба, и требование…

— Мы, практики, понимаем содружество с наукой, как действие, — закончил свое выступление представитель управления.

В зале стояла тишина. В президиуме тихо переговаривались.

— Вот именно, как действие! — слишком громко сказал директор лесхоза, тот самый, что пил в буфете лимонад с таким же пожилым, как он сам.

— Можно мне слово? — послышался из глубины зала чей-то робкий голос.

На кафедре появился седой, морщинистый мужчина. Назвав себя директором одного из лесхозов северного района Карелии, он одернул парадный китель, медленно вынул из футляра очки, водрузил их на крючковатый нос и стал похож на доброго старого учителя. Вот сейчас он заговорит мягко, неторопливо: «На прошлом уроке мы с вами…»

Но неожиданно для всех директор заговорил с горячей болью, обидой и осуждением. Он в тупике. Управление и министерство ничем не могут помочь. Как быть дальше? Мириться с существующим положением, работать и не думать о будущем? Ждать директив? Ждать машин, помощи ученых в улучшении пород леса? Или не лезть вперед и жить спокойно? По он уверен, что армия лесоводов не может оставаться равнодушной к судьбам леса в Карелии. Да и не только в Карелии. Во всей стране. Положение в Сибири, на Урале, на Дальнем Востоке не лучше. Все ли ученые видели лес после рубки? Видели ли они, что оставляют после себя лесорубы? Пространство, зарастающее лесными сорняками, и на тысячах гектаров вырубок рождаются болота.

«Да, он говорит то, что я думаю! Если бы наш Зайцев был таким», — подумала Анастасия Васильевна, проникаясь к нему симпатией.

Директор отпил из стакана воды, аккуратно вытер рот платком и продолжал:

— Если бы в каком-нибудь колхозе оставили весной поля необработанными и не посеяли хлеб, все забили бы тревогу: и сельсовет, и райисполком, и райком партии, и, наверное, здесь, и в Центральном Комитете стало известно… Как же! Не посеять хлеб! Неслыханное дело. А на вырубки в лесу все смотрят спокойно. В министерстве сельского хозяйства, которое ведает нашими лесами, нам, лесоводам, говорят: «Лесничество — не колхоз, беспокоиться нечего, лес сам по себе растет, а вот хлеб надо посеять».

— И леса надо сеять, — произнес кто-то в зале, воспользовавшись наступившей паузой.

— Но, чтобы на голом месте вырос новый лес, его тоже надо посеять, — продолжал директор, обращаясь к президиуму. — Мы оставляем семенные деревья, их валит буря, мы отводим куртины — в них залезают с топором лесозаготовители. Все время идет война с лесорубами. Тракторы и лебедки мнут и ломают молодняк. Конечно, никто из лесоводов не восстает против механизации лесозаготовок, но дайте и нам машины, освободите нас от лопат и мотыг. Каждый год мы вырубаем в Карелии лес на площади, равной Крыму, а новый выращиваем крохами.

— Вы к нам приезжайте, посмотрите наше хозяйство. Похвалиться нечем, — с горечью произнес он и устало сел на свободный стул в первом ряду.

«По всей Карелии картина одна и та же», — подумала Анастасия Васильевна, спускаясь по лестнице в гардеробную.

Здесь ее ждал Баженов.

— Признаюсь, я устал. Столько докладов. А вы еще что-то записывали? — Баженов кивнул головой на тетрадь Анастасии Васильевны, которую она держала в руках. — Руководство к действию?

Он шутил, улыбался, но глаза его оставались невеселыми.

— Ждала я, Алексей Иванович, от совещания большего. В сугубо-научных докладах мне трудно разобраться, судить о них не берусь, но сами ученые признаются, что сделали для нас мало. Лесная наука, мол, отстает от запросов производства, все еще в долгу перед практиками. Хочется сказать ученым: «Так не отставайте, товарищи! Все зависит от вас».

— Слава богу, что я не лесовод, — усмехнулся Баженов, подавая ей пальто. — Мы, лесорубы, говорили о конкретном. Наши ученые связаны с жизнью, с нами, производственниками. Все их доклады были интересны. Нам наука помогает в ощутимых формах: техникой, практическими советами. Наш союз с учеными дает материальные результаты: кубометры древесины. Завидуйте нам, товарищ лесовод.

— Давно завидую, — принужденно улыбнулась Анастасия Васильевна. — Вы держитесь на ногах твердо. Ученые лесной промышленности, изобретатели — частые гости в леспромхозах. А вот к нам в лесничество редко кто из ученых наведывается. В прошлом году, например, приезжал в Хирвилахти работник сектора леса филиала Академии наук, но делами лесничества он не интересовался. Он собрал материал для диссертации и уехал. Какая же нам польза от таких ученых?

— Вот если бы побольше было таких ученых, как профессор из Ленинграда. Какой чудесный доклад, вернее, не доклад, а проникновенную речь сказал он о лесе! Жаль, что вы не слыхали…

У подъезда стояла вереница машин. Они заняли места в одной из них. К машине подошел Погребицкий. Водитель распахнул перед ним дверцу кабины. Погребицкий хлопнул дверцей, уселся, не оглядываясь назад. Машина, зашипев, мягко тронулась, через минуту набрала скорость и понеслась по улице.

Когда машина подошла к гранитной обочине у розового здания гостиницы, пассажиры встретились лицом к лицу. Увидя Баженова, Погребицкий изобразил на своем лице нечто вроде приятного изумления.

— О, Алеша! Оказывается, мы с тобой ехали в одной машине? — Он мягко, почти ласково улыбнулся, сияя золотыми коронками. — Ну, Алексей, совещание закончилось, теперь мы можем с тобой поговорить.

— После, — угрюмо пробормотал Баженов.

«Они знают друг друга?»— удивилась Анастасия Васильевна.

Погребицкий открыл перед ней тяжелую дверь подъезда. Поднимаясь по лестнице, он бесшумно касался черными ботинками красной ковровой дорожки, прихваченной к лестнице медными прутьями, сбоку поглядывал на Баженова. Погребицкий не хотел отпускать «старых друзей», как он называл их.

— Вы должны со мной поужинать.

Баженов попробовал сослаться на усталость, но Погребицкий пропустил пальцы ему под руку и взял за локоть, сказав, что ни за что не отпустит. Так он и довел его до высокой двери, облицованной карельской березой. У себя в номере он усадил Анастасию Васильевну в кресло, а сам расположился на стуле перед зеркалом, изредка посматривая на себя. Дорогой костюм песочного цвета сидел на