— Совещание замечательное, друзья. Столпы науки! Звезды первой величины. Алексей, ты видел, кто сидел в зале? — Погребицкий, захлебываясь, перечислял фамилии ученых, их труды и кафедры. Баженов молчал. Анастасия Васильевна слушала, внимательно глядя на обоих.

— Ну, старина, — Погребицкий коснулся рукой колена Баженова. — Рассказывай, как живешь, работаешь? Что твое изобретение? Подвигается или забросил свой лесной комбайн?

В широких, с холодноватым блеском глазах Погребицкого отразилось скрытое торжество. Они говорили: «Я знаю: ты всегда презирал меня, но преуспеваю я, а не ты».

В разговоре с Погребицким Баженов избегал какой бы то ни было формы обращения. Впрочем, он не был в особенном затруднении. Погребицкий говорил почти все время один: о себе, о своих успехах.

— Работаю над диссертацией, как вол. Не считаюсь с временем, здоровьем. Хочу принести посильную пользу науке, народу. В этом вижу смысл своего существования. Диссертацию будет рецензировать профессор Окуневскпй. Ты помнишь его, Алеша? Он чертовски строгий судья. Да, я очень устал за последний год. С сердцем нехорошо. — Погребицкий положил руку на грудь, розовое, упитанное лицо его на мгновенье опечалилось. — У нас в Ленинграде инфаркт буквально косит людей среднего возраста. Понятно. Война, блокада… Нервная система расшатана…

Анастасия Васильевна с усмешкой подумала: «Война, блокада тебя, голубчик, не коснулись. Ты очень сытно и тепло жил в эвакуации, в глубоком тылу. Я-то знаю.» Она спросила, о чем он пишет диссертацию.

— Тема прозаическая, но вам, лесоводам, очень нужная. О корчевании пней.

Принесли ужин. Баженов взял стакан чаю. Погребицкий ел с аппетитом ветчину с горошком, пирожки, сыр. Чай он помешивал собственной серебряной ложечкой.

— Зря ты, старина, отказался от Ленинграда, — мягкая улыбка тронула розовые губы Погребицкого, но глаза его оставались холодными. — Я понимаю, производство дает тебе некоторый материал, наблюдения и прочее, но наши конструкторы не покидают научно-исследовательские институты, чтобы на всю жизнь поселиться в лесных дебрях. У нас есть экспериментальные базы в Ленинградской области. На Мшинской — прекрасный леспромхоз, на Сиверской — опытный лесхоз. Зачем ты уехал за тридевять земель? Что тебе взбрело в голову добровольно изолироваться от научного мира? С кем ты советуешься? У кого консультируешься? Не понимаю я тебя, Алеша, хотя мы с тобой давние друзья. Как говорится: пуд соли вместе съели.

«Ах, вот оно что! Они — давние друзья» — мелькнуло в голове Анастасии Васильевны.

Баженов выбирал папиросу из портсигара и молчал. Его мучила мысль о жене, ее отношениях с Погребицким. Недавно в Хирвилахти приезжали два инженера, его бывшие сокурсники по академии. Они занимались реконструкцией транспортера эстакады, жили у него в доме и довольно прозрачно намекнули ему на то, что Нина проводит время в общество Погребицкого. Их видели вместе в театре, в ресторане. «Неужели правда?»— думал Баженов, с трудом подавляя нараставшую в нем злобу и ненависть к этому самодовольному человеку, который с такой развязностью называет его «стариной», «приятелем». В Ленинграде он надеялся примазаться к его изобретению. Метил в соавторы. И сейчас не оставляет этой мысли. Недаром так назойливо уговаривает его вернуться в город.

— Друзья, вы ничего не едите. Анастасия Васильевна, пожалуйста. — Погребицкий придвинул гостье тарелку с пирожными. — Алеша, друг мой, если решишь с Ленинградом, я помогу тебе. Я знаю, какие нужно нажимать кнопки, чтобы перед тобой открылись заветные двери.

Анастасия Васильевна смотрела на Погребицкого. Руки белые, ногти отполированные, на безымянном пальце — массивное золотое обручальное кольцо. Женат… Но кто сейчас носит кольцо? Почему Алексей Иванович молчит? Почему не расскажет «приятелю» о своей работе над машиной? О Куренкове, Пете Захарове? Почему не возразит? Ведь он не изолировался от научного мира. Ему помогают ленинградцы из академии, из треста. Она-то знает, он сам рассказывал ей.

Погребицкий доел пирожное, вытер рот салфеткой, взял папиросу из раскрытого портсигара Баженова.

— А ты, Алеша, изменился за последнее время. Не то похудел, не то постарел. Где собираешься проводить отпуск? В Ленинграде?

Баженов медленно поднял глаза на Погребицкого.

— Возможно, в Ленинграде. Еще не решил.

— А я закончу диссертацию и покачу на юг. Мы… я, — поправился Погребицкий, — хочу на Черное море. В Крым или на Кавказ.

Погребицкий усмехнулся краешками губ и как-то странно посмотрел на Баженова.

— Извините. — Баженов резко поднялся. — Я должен покинуть вас. Я устал за день, хочу отдохнуть.

«Что с ним такое делается?» — терялась в догадках Анастасия Васильевна.

Баженов, не прощаясь, пошел к двери.

— Алеша, ты вправе сердиться на меня, но поверь… — начал Погребицкий, идя вслед за товарищем.

Анастасия Васильевна слышала, как он что-то говорил Баженову за дверью. Вскоре он вернулся растерянный, смущенный.

— Я понимаю, — заговорил он притворно-участливым голосом. — Ему тяжело. А кто виноват? Сам. Мне его жаль, как близкого друга. Но нельзя с головой уходить в работу… Семья требует внимания.

Анастасия Васильевна молчала, удивленная всем происходящим.

— Алексей самолюбив… Я понимаю его состояние и прощаю ему резкость… грубость… Но перед ним я не виноват. Нина Петровна сама сделала выбор.

«Ах, вот оно что! — внутренне поразилась Анастасия Васильевна. — Нина уехала к Погребицкому!»

Она встала:

— Пожалуй, мне пора.

Погребицкий ее не удерживал.

Лежа на жесткой кровати в своем номере, Анастасия Васильевна долго не могла успокоиться. Нина ушла к Погребицкому, к этому самодовольному позёру. Променяла Алексея Ивановича на никчемного человека. Как же! Погребицкий пишет диссертацию, он будет ученым. Ученым!

Анастасия Васильевна усмехнулась. Она вспомнила Сибирь, Погребицкого на посту заведующего питомником, свои столкновения с ним. «Украшать город в войну акациями и березами? — говорил он, когда она настаивала на озеленении улиц. — Запомните, мы здесь, в тылу, работаем только для фронта. Витамины, черная смородина, — вот наша задача». Но черная смородина ловко уходила из его рук на рынок. «Нашла героя!» — с злой иронией подумала она о Нине.

Анастасия Васильевна глубоко вздохнула. Алексей Иванович любит жену. Ему больно… Он так близко сейчас, всего в нескольких шагах. Прийти бы к нему в эту минуту, утешить, сказать ему, как он ей дорог. Только она одна понимает, что творится сейчас у него на душе…

Баженов не сразу понял, что такое он услышал от Погребицкого. Он не помнил, как очутился в своем номере. Голова у него кружилась. Он опустился на диван и долго сидел в оцепенении. Зазвонил телефон. Баженов вздрогнул, подошел к аппарату, поднял трубку и опустил ее на рычажок, добрел до дивана, лет. По коридору ходили, разговаривали, хлопали двери номеров, потом все затихло. Баженов машинально потянулся за папиросами, закурил. В пепельнице росла гора окурков. По номеру плавали клубы синего дыма. Перед ним в