– Я понимаю, милая. Я много думал, не имеет ли смысл все отложить. Но что бы изменилось, если бы мы отложили свадьбу – ну, скажем, на год? Миа бы от этого не воскресла. И я пришел к выводу, что нам не стоит менять того, что мы запланировали, потому что это поможет нам сосредоточиться на чем-то позитивном. Ведь жизнь продолжается – правда? И наша свадьба могла бы стать первым тому подтверждением.

Вот в этом-то состояла проблема: она не была готова к тому, что ее жизнь продолжится без Миа.

Эд свернул на бензоколонку.

– Заправлюсь. – Он заглушил двигатель и, наклонившись к ней, поцеловал ее в щеку. Беседа на этом завершилась.

При выключенном кондиционере машину окутала жара. Кейти одернула платье – подкладка противно приставала к телу. Ей очень хотелось побыстрее добраться до гостиницы и встать под холодный душ. В автомобильных поездках ей неизменно становилось неуютно и липко – то ли от липких кожаных сидений, то ли от чрезмерно сладких, обволакивающих зубы традиционных дорожных «перекусов». Опустив стекло, она вдохнула бензиновые испарения.

К параллельной заправочной колонке подкатил обшарпанный пикап – из окон с опущенными стеклами доносилась музыка. В кузове лежали доски для серфинга, а на пассажирском сиденье, положив ноги на приборную панель, сидела девушка в возрасте Миа. Ногти на ее ногах были накрашены ярко-синим лаком. Из кабины появился парень в стоптанных шлепанцах с грязными потрескавшимися пятками. Открыв горловину бензобака, он с грохотом вставил туда заправочный шланг. Наблюдая за происходящим, Кейти невольно подумала, не похож ли он на Ноя – загадочного персонажа, который то и дело появлялся в записях Миа.

Она чувствовала себя непрошеным гостем, без разрешения подглядывавшим за интимными подробностями их романа, но не могла оторваться от чтения страниц, на которых сестра описывала свои чувства. Кейти прочла, что на следующий день после того, как Миа вновь повстречала Ноя, она забралась на пассажирское сиденье его микроавтобуса, в котором пахло неопреном и подогретой смазкой для досок, и они, поднимая пыль, понеслись по грунтовым дорогам на пустынный пляж. Они доплыли до крохотного островка и, раздевшись догола, улеглись на горячие от солнца скалы. Ной рассказывал ей о подводной охоте и о том, как косяк испанской макрели, собравшись у него над головой серебристой вороной, своей красотой отбил всякое желание охотиться. Она рассказывала ему о путешествиях, и об океане, и о книгах Хемингуэя, благодаря которым ощутила страсть как к одному, так и к другому.

Миа посвящала Ною страницу за страницей, украшая свои записи рисунками на полях. Она описывала все их разговоры и дословно изложила беседу о музыке. В некоторых записях сквозило сомнение: она недоумевала, почему по ночам Ной предпочитал спать один, и была склонна трактовать его молчание как охлаждение. О Финне упоминалось лишь мимолетом, и Кейти ловила себя на том, что ей не хватает эпизодов с его участием.

Эд наклонился к окну.

– Хочешь что-нибудь?

– Нет, спасибо.

Она смотрела, как он, вращая на пальце ключи от машины, подошел к киоску. Развернувшись на сиденье, она дотянулась до дневника Миа, положив его себе на колени, открыла запись, на которой остановилась. Ее внимание привлекла дата: Рождество.

Она вспомнила, что в тот день они разговаривали. Телефонный звонок застал ее буквально на пороге, и она побежала по прихожей с бившей по ногам сумочкой. Услышав голос сестры, Кейти обрадовалась. Однако их беседа, обещавшая стать радостно-праздничной, обернулась полным разочарованием. Сделанная в дневнике запись могла передать мнение Миа о том разговоре, и от мысли об этом Кейти вдруг стало страшно. Осознав, что этот телефонный звонок послужил лишь своего рода прелюдией к их последней жуткой размолвке неделями позже, она прикусила губу.

Эд вернулся и высыпал между ней и собой пригоршню ментоловых конфеток.

– Здешний парнишка сказал, что мы всего в паре километров от гостиницы.

Она кивнула.

Запустив двигатель, он посмотрел на дневник.

– Что случилось?

– Да так, ничего, – ответила она, убирая его в сторону.

– Кейти?

Она сглотнула.

– Я думаю, что в следующей записи Миа опишет нашу с ней размолвку. Я помню, как она звонила мне из Маргарет-Ривер.

Выехав со станции, Эд резко газанул, чтобы вклиниться между стремительно несущимися машинами. Перестроившись в нужный ряд, сказал:

– Боишься, что тебе будет тяжело читать?

– Не знаю.

– А что случилось?

Она замялась.

– Так, сестринские разборки.

– И когда это было?

– В Рождество.

Он приподнял брови:

– Это после того, как я попросил твоей руки?

– Разве? – удивилась Кейти, стараясь придать своему тону непринужденность.

Остаток пути они проехали в молчании. Эд остановил машину перед высоким особняком с солидной зеленой дверью и медным дверным кольцом. Здесь уж точно не предполагалось ни двухъярусных коек, ни гитарного бренчания.

– Пойду получу ключи и подниму вещи. Может, пройдешься по городку, проветришься?

– Пожалуй, я бы приняла душ и отдохнула.

– Прогуляться было бы неплохо. Взглянула бы на рестораны. Посмотрела, куда бы ты хотела пойти поужинать.

– Хорошо, – согласилась она, отстегивая ремень безопасности.

– Может, прочтем ту запись в дневнике вместе, когда ты вернешься, если тебе так будет легче?

Кейти улыбнулась в ответ, но у нее не было ни малейшего желания читать дневник вместе с Эдом. Да и как можно читать вместе, если разговор тогда был о нем.

Кейти бродила по маленькому городку под названием Маргарет-Ривер, глядя на витрины магазинов. Жар исходил от раскаленных солнцем тротуаров и кузовов припаркованных машин, и она чувстововала, как пот выступает даже под коленями.

Проходя мимо художественной галереи с элегантным синим фасадом и выставленными в окнах картинами белых парусников, она остановилась, восхищенная плавными линиями наполненных ветром могучих парусов и мастерством, с которым художнику удалось запечатлеть отраженные в воде вечерние отблески.

Возвестивший о ее приходе в галерею звон колокольчика заставил рыжеволосого мужчину оторваться от книги. Улыбнувшись ей в знак приветствия, он вернулся к чтению.

Снежно-белые стены были увешаны картинами, и Кейти принялась рассматривать ту, что располагалась под решеткой кондиционера, с наслаждением ощущая на шее холодный воздух. Картина представляла собой абстракцию с женской рукой. Исходя из тонюсеньких линий, разбегавшихся по костяшкам пальцев, и бороздок на коротких ногтях, Кейти предположила, что рука принадлежала женщине в возрасте пятидесяти-шестидесяти лет. Рука держала дешевенькую шариковую ручку с обгрызанным пластиковым концом, что совершенно противоречило вальяжной манере, с которой эта ручка была занесена над качественной бумагой для письма. Художник скрыл бо́льшую часть слов, и в глаза бросалась лишь одна строчка: «Когда мы были молоды».