вас?.. – с легкой, чуть заметной улыбкой переспросил Айзенштейн. – Удивительно… Я что-то слышал… впрочем, дело ваше, я явился предложить вам со стороны Казимира Яковлевича Клюверса мировую, чтобы раз и навсегда покончить со всеми этими появлениями наследников из-под пола, как «деус-екс махина». Словом, мы выделим на часть вашей покойной супруги вдвое, понимаете ли, вдвое больше того, что ей приходился. Все завещано вам… следовательно, мы выдаем вдвое вам, а вы, взамен этого, дадите мне все подлинные метрики Василия Карзанова!.. церковь в Сибири, как вы изволите знать, сгорела вместе с книгами, в консисторию они еще отосланы не были, следовательно, и вы, и мы будем вполне спокойны.

Голубцов молчал. Предложение Айзенштейна было довольно заманчиво, а главное, оно развязывало ему руки относительно Рубцова… Теперь, когда дело шло только о куше, ему было уже дела мало до Васеньки, а выдача ложного паспорта Рубцову казалась преступлением, неминуемо влекущим за собой кару закона.

Голубцов молчал, словно в оцепенении. Айзенштейн словно воспроизвел все его самые задушевные мысли и желания. Голубцов жаждал громадного богатства, но только не для своего пасынка, а для себя, исключительно для себя! Теперь, со смертью Пелагеи Семеновны, он был свободен… и вся жизнь была пред ним.

– Извольте, я согласен в принципе, – проговорил, наконец, Голубцов: – но не в сумме… Я прошу, чтобы прекратить все действия против Клюверса, долю покойной жены моей впятеро!

– Впятеро не впятеро, а вдвое дадим! – отозвался еврей.

Постыдный торг начался. Один покупал, другой продавал имя и законность рождения несчастного ребенка.

– Вчетверо – и ни копейки! – вставая с места, проговорил Айзенштейн: – я больше не уполномочен…

– По рукам, что с вами делать! – отозвался адвокат и хлопнул по рукам с еврейчиком. – Когда же и где писать акт? – переспросил он деловитым тоном.

– Завтра часа в два, у нотариуса Ворейщикова, сам Казимир Яковлевич подпишет, а сегодня часа через три я завезу вам проект условия.

– Разве он здесь?

– Приедет завтра с утренним!..

– Вот и прекрасно! Худой мир лучше доброй ссоры, – с улыбкой проговорил хозяин.

– Ну, не вам это говорить, про худой мир, – подмигивая глазком, отозвался Айзенштейн: – до свиданья, до завтра!

Проводив адвоката до дверей прихожей, Голубцов радостно возвращался в свой кабинет. И заботы о Васеньке, и долгий мучительный процесс, и возня с фальшивым паспортом Рубцова, – все свалилось с его шеи от ловко придуманной комбинации. Мечта его жизни осуществилась: он становился богат, княжески богат… Оставалось одно, как бы, каким бы то ни было способом, сплавить этого назойливого Рубцова. Он быстро вошел в кабинет и чуть не оцепенел от ужаса: перед ним словно из земли выросла могучая фигура разбойника Рубцова.

Глава XXX

Адвокат и разбойник

– Вы здесь? Зачем?.. Как попали?.. – бормотал Голубцов, сам не понимая, что он говорит.

– А пока вы здесь, с жидком, мою душу продавали я задним ходом… Пробой у вас плохой, а прислуга спит…

– Зачем же вы сегодня… вы должны были явиться завтра?

– Ну, это, братец, атанде! – воскликнул, меняя голос, разбойник: – чтобы ты ночью на меня донес, а завтра меня арестовали, старая штука. Паспорт!.. – громко проговорил он, наступая на адвоката.

– Я его еще не взял!.. Я не успел взять… – бормотал тот.

– Врешь, в четыре часа он был уже в твоём кармане. Паспорт сейчас, сию минуту! Глаза его сверкали, губы побледнели, он походил на дикого зверя, готового кинуться на добычу.

– А Васенька где же?.. Уговор был…

– Молчать! Паспорт!.. – грозно повторил Рубцов, и адвокат, бледнея и теряясь, достал из кармана сюртука паспорт и бумаги и подал ему.

– Ладно… донести не посмеешь, сам выхлопатывал, сочтут за сообщника… Ах, ты, адвокат, адвокат, младенца за грош продали, а еще честнее разбойника считаешься… Ну, прощай… Только помни, избави тебя Бог со мной, когда повстречаться… а если бумаги Васенькины еврею отдашь… в тот же день тебе карачун… Помни!..

– Где же он, где Васенька, где Васенька? Клянусь, что я не пойду ни на какую сделку… Бес меня попутал… своей грудью его буду защищать! – клялся адвокат.

Рубцов взглянул на часы.

– Через пять минут он будет здесь, только помни – не сдержишь слова, на меня не пеняй… – С этими словами он вышел, оставив Голубцова совсем расстроенным. Чудный план обогащения разлетелся как дым и, кроме того, на руках было скверное дело о подлоге паспорта.

– Что делать, как тут быть?.. – жгла его мозг неотступная мысль. – Донести, выдать Рубцова, заявить о выданных бумагах, значило, все равно, что донести на себя. Что же делать? Что же делать?..

Резкий звонок прервал его мысли, и почти вслед затем веселые, радостные голоса донеслись из прихожей и в комнату, словно ураган, ворвались обе мисс Эдвардс, неся на руках смеющегося Васеньку.

– Нашли! Нашли! Жив, цел!.. – твердили наперебой обе молодые девушки.

– Да откуда? Кто доставил?.. Где нашли?..

– О, привез наш знакомый, месье Капустняк! – воскликнула мисс Елен: – он привез и говорит: нашел на улице!.. Вот счастье! Вот радость!..

Очевидно, Рубцов сдержал слово. Теперь, когда Васенька был налицо, когда он своими маленькими ручонками крепко обхватил своего отчима за шею и стал целовать его сильно, сильно, совесть пробудилась в груди адвоката. Нет, у него теперь не хватит духа продать злодею Клюверсу права и честь этого несчастного сироты! Нет, никогда!

– Григорий! – крикнул он слуге: – когда завтра утром заедет господин Айзенштейн, передай ему вот это, – и он подал камердинеру свою карточку, на которой торопливо приписал: «Ни на какую мировую сделку не согласен». * * *

Вернемся к Рубцову. Вырвав, как мы видели, паспорт у Голубцова, он направился в свой номер «Европейской гостиницы», в котором был прописан под фамилией Иволшина, мигом привел в порядок свои вещи, вымыл особой химической водой свои волосы, отлепил брови и, сняв темные очки, снова превратился в того рыжеватого блондина, каким его знала Ольга Дмитриевна.

Перебрав свои бумаги, он спрятал книжку с заграничным паспортом в карман, где уже лежала другая такая же книжка, пересчитал пачку очень крупных банковых билетов, разделил ее на две части и заклеил обе в конверты, затем все остальные вещи сложил в чемодан и аккуратно уничтожил все писанные клочки бумаги. Взяв плед на руку и надвинув на глаза меховую шапку, он вышел из номера совсем не той личностью, какой вошел в него. Вместо длинной шинели, на нем была пушистая шуба американского медведя, скрывавшая большую половину его лица.

Коридор был пуст. Не торопясь, пошел Рубцов вдоль ряда комнат и постучался в дверь номера,