Электросамокаты – бизнес, замешанный на крови, но деваться некуда, Елизавета уже разблокировала соседний, и я неловко пристраиваюсь за спиной Тимофея; набрав скорость, дьявольская колесница лихо заходит в поворот на Тимуровскую. Щурясь от ветра, я воображаю, что теперь-то мы точно оторвались и бросим транспорт в ближайшем дворе. Однако единственного взгляда через плечо достаточно, чтобы понять – она никуда не делась, катит себе следом. Тимофей тоже ее видит – и виляет из стороны в сторону, хотя это ничем нам не помогает.

– Вспоминай!

– О чем?!

– Город что-то дал ему! – Проезжающий мимо автобус скрадывает часть слов. – «Вестник аномального», выпуск за январь две тысячи пятнадцатого: «Благодаря этому универсальному транслятору, безусловно, являющемуся продуктом урбанистической коммуникации, у меня появилась возможность не только воспринимать сообщения города, но и вступать с ним в продуктивный диалог»!

…«Мам, – мялась я, глядя то на остывший суп в тарелке, то на падающие за окном снежинки, – а если я закончу четверть без троек, вы подарите мне смартфон на Новый год?» Мама отправила меня к папе, папа сказал: «Посмотрим», после школы я заходила в «Связной» и рассматривала смартфоны, представляя, как эффектно достану такой из рюкзака – свой HTC со стилусом я давно оставляла дома, чтобы случайно не опозориться. Отчего-то я была абсолютно уверена, когда бежала из школы домой в последний учебный день, – я поставила цель и добилась, даже чертова физика не смогла мне помешать, и теперь случится новогодняя магия, в которую я давно уже не верила, но верила именно в этот раз. На первом этаже нашего дома, возле лифта, кто-то оставил старые вещи – световую гирлянду, мягкую игрушку лошадь – символ уходящего года – и потертые серебристые наушники с микрофоном. Всегда поражалась людям, которые выставляют здесь свой ценный хлам: со временем, правда, хлам исчезал, скорее всего, его выбрасывал дворник. Окрыленная, я блеснула оценками перед родителями и стала ждать праздника, как ждала его, наверное, лет в шесть.

Утром над нашей куцей искусственной елкой светилось бело-розовое «С Новым годом!», а под ней ждала коробка, оклеенная блестящей бумагой. Мама с папой стояли рядом и улыбались, пока я бегала за ножницами, а не найдя их, просто порвала коробку и дрожащими руками достала то, что оказалось внутри.

Это была игрушечная лошадь и потертые серебристые наушники с микрофоном.

– …Не спим! – орет Тимофей и стаскивает меня с самоката.

Дом, возле которого мы оказываемся, старый даже по меркам района и огорожен стремным серым забором.

Дверь в подъезд он открывает своим ключом, внутрь тут же протискивается собака. Магнитный замок схлопывается за мгновение до того, как наша преследовательница показывается за узким оконцем.

– Мои на работе. Пересидим пока у меня.

Квартира Тимофея пахнет недавним ремонтом и в то же время сыростью. В прихожей нас встречает рыжая кошка. Добродея осторожно обнюхивает ее и виляет хвостом.

– У вас умная собака, – говорю я Елизавете.

– Все собаки умные.

Тимофей провожает нас в комнату с оклеенными под кирпич стенами, сдвигает с письменного стола учебники и ноутбук – остается только черная папка-органайзер.

– Изучай, – командует он и скрывается. Судя по звукам, ставит чайник.

Прежде чем открыть папку, я сдвигаю штору и выглядываю наружу – она там. Вот подходят еще двое, точно так же запрокидывают головы и смотрят на окна. И еще один. Люди стягиваются из-за домов молча, будто давно знакомы. Кажется, что все они видят меня. Ждут меня.

Елизавета легонько касается моего плеча:

– Ты архив-то глянь…

Тимофей приземляет на стол три чашки с чайными пакетиками, мельком оценивает обстановку и качает головой.

– Кто они такие?

– Знаешь, каким был тираж «Вестника»? – отвечает он вопросом на вопрос и, раз я не удосужилась этого сделать, открывает папку сам.

Внутри подшивки газет – выцветшие и пожелтевшие, они хрустят под пальцами, когда я начинаю искать выходные данные.

– Три миллиона? Серьезно?..

Заголовок на первой полосе номера за март 2000 года гласит: «В центре Москвы воскрес покойник!»

– Позже все пошло на спад, но да, у его статей появились заинтересованные читатели. Этим воспользовался второй, с кем заговорил город, – Копач, директор рекламного агентства, собственное производство наружной рекламы. У него в офисе прямо на стене огромная неоновая панграмма[11]: «Мюзикл-буфф «Огнедышащий простужается ночью» (в 12 345 сценах и 67 890 эпизодах)».

Сами собой вспоминаются слова папы, случайно подслушанные мною за полуприкрытой дверью: «Копача взяли». Это означало, что один из его приятелей, человек с похоронной фамилией, снова угодил в психиатрическую лечебницу, где, собственно, ранее и познакомился с папой. Вероятно, еще один внештатный журналист газеты «Хроники аномального».

– Город – он ведь все про всех знает, – продолжает Тимофей. – О каждом из нас. В каждый момент времени. Знает, где и что написано, что скрыто. И расскажет, если попросить. Жуть, если задуматься… Но для этого нужен транслятор, а транслятора у них нет. Ты хотя бы примерно понимаешь, что это может быть за вещь? Что он нашел приблизительно в январе пятнадцатого?

– Да.

Я листаю газету и время от времени посматриваю на улицу – там уже нет свободного места, люди уплотнились и продолжают пялиться молча. «Используя доступную систему знакового взаимодействия, – пишет папа, – город не просто сообщает абстрактную информацию, но и воздействует на реальность реципиента с целью вызвать определенные чувства или реакции. Однако задача полной расшифровки оставалась недоступной, пока мною не был найден универсальный транслятор. В связи с этим было бы ошибочно не упомянуть вклад моей дочери…»

Новенькая вывеска «Яндекс. Маркета» подмигивает из-за деревьев лаконичной «Я» в белом круге. В тот момент, как я это замечаю, четыре последние буквы гаснут. ЯМА.

– Приляг на всякий случай, – советует Елизавета, и тут меня накрывает.

Они все здесь сумасшедшие. И старуха, и подросток, и даже собака. Но самое страшное – я стала как они.

– Я все отда-ам!.. – рыдает кто-то голосом, похожим на мой. – Только отстаньте вы все. Я не хочу больше вас видеть. Отдам и уеду. Оставьте меня в покое. Я не такая, как он!..

Мокрые щеки лижет шершавый собачий язык, а слезы все не заканчиваются.

Папу нашли сидящим на лавочке в центре города, на его голове были наушники с микрофоном, вот только он ни к чему их не подключил. В заключении о смерти указали сердечную недостаточность, но врач, проводивший вскрытие, сказал маме, что папа, похоже, просидел там несколько дней.

– Ничего, – шепчет Елизавета и гладит меня по голове, – твой папа был хороший человек. Он на тебя не обижался.

– Нам пора, – вмешивается Тимофей, – родители скоро вернутся.

– Куда пора? – спрашиваю я надтреснутым голосом. Чертовски стыдно, что я перед