– Что именно?

Мы притормозили на светофоре, Настя оглянулась на окошко, связывающее кабину и основное пространство автодрома и задвинула створку, плотно закрыв его.

– Макс упертый же, невыносимо просто иногда. Вот и смог разыскать кукушку свою. Она тогда уже лет пять, как освободилась, уехала аж на Камчатку, замуж там выскочила и новых спиногрызов пару нарожала. А тут он такой нарисовался, с нами на прицепе, «здравствуй, мама». Мы туда месяц добирались на угнанной раздолбанной копейке. Ехали только ночами, от ментов тихарились, бензин с других машин на стоянках тырили, еду то клянчили, то воровали, то в деревнях бабулям помогали за кормежку. Короче, приключение летнее то ещё было, но с Максом всегда так. И вот представь на что мы были похожи, после этого турне. Толпа замызганных тощих оборванцев. Родительница с перепугу аж заикалась, когда нас выпроваживала, пока муж с работы не припёрся, и соседи не засекли. Денег, сколько было в доме, сунула и отправила восвояси.

Я представила описанную Настей картинку и, правда, содрогнулась. У тебя на пороге появляется толпа грязных отощавших подростков, один из которых – твой сын, добиравшийся до тебя через всю страну, голодая и рискуя, а ты берешь и выставляешь их вон, вместо того, чтобы накормить, отмыть, обстирать… В груди заболело так сильно, пронзительно, чуть слезы не выступили.

– Но почему она так поступила?

– Да потому что беременным и зечкам-мамкам на зоне всякие послабухи положены. Живут в отдельном бараке, гуляют, не работают почти, питаются лучше, и все такое. Вот она ради этого под вертухая и легла. Таких хватает. А потом на свободе и в новой жизни ей на кой такой вот серый цветочек из темного прошлого?

– Это отвратительно, – пробормотала я. – Настоящее предательство.

– Ага, – легко согласилась Настя. – Мы после этого пару лет за Макса тряслись. Он реально с катушек съехал, будто смерти искал. И так-то всегда был в драках без задней, бешеный, нашу компашку цеплять даже краем стали все бояться в детдоме, а когда в этот раз вернулись, то совсем-совсем долбанулся. Вот тогда Лихом и стал. Только повод искал кинуться, а то и без повода. Как он тогда никого не убил и не загремел в колонию для малолеток – чудо. А потом Демьян с обращением удачно так подвернулся, и у Лихо все устаканилось. Он стал пар спускать хоть в шкуре, охотился, бегал так, что утром встать не мог, но зато потом в адеквате.

– То есть, вы уже были устоявшейся компанией, когда появился Демьян? – заинтересовалась я.

– Ну да, нам уже по четырнадцать было, когда Дему на улице отловили и в наш приемник привезли. Ему тогда на вид лет двенадцать было, так и записали, он-то ничего не отвечал на вопросы. Его, как обычно, попытались в первую же ночь старшаки прессануть, но Лихо зачем-то взял и влез, сам их отметелил. И Дема стал после этого за ним по пятам везде ходить. Не потому, что боялся. Мы потом-то узнали, на самом деле, если бы реально прижали, Дема и сам мог отбиться, просто признал в Лихо силу вожака, альфу. Мы не понимали, он же и сейчас лишнего слова не скажет, а тогда и вообще все время молчком. Ну и ходил себе, мы его не гнали особо. А через восемь месяцев он впервые обернулся. И узнал, что я – его пара. И понеслось… – Настя с улыбкой помотала головой.

– Макс сказал, что у вас эта самая парность не слишком хорошо срасталась. Я так поняла, по крайней мере.

– Не просто?! Да это тихий ужас был! Я же его и всерьез не воспринимала – мелкий, ну чисто брательник младший. Мрачный, молчит все время, ходит по пятам и таращится, как чокнутый. А мне уже пятнадцатый год, я уже типа девушка, мне парни нравятся, встречаться-целоваться по-взрослому хочу. А тут этот, как приклеенный, по пятам ходит, сопит. Хоть ори на него, хоть бей, хоть беги – все одно, истукан с глазами. Ни на шаг не отгонишь, ещё и кидается на любого кандидата в ухажеры. Молча так, бешено, аж жуть берет. И вот так мы с ним три с лишним года провоевали. Главное – злилась, гнала, лупила даже, а что-то скреблось же в душе. Все сильнее со временем. А потом Лихо нас переспал.

– В смысле? – опешила я.

– Да в прямом, – заразительно рассмеялась Настя. – Нас в последний год наш в детдоме в летний лагерь вывезли, а этот умник у местных раздобыл домашнего вина трешку. Устроил конкретную такую попойку, а потом незаметно так увел всех, оставив нас с Демой наедине в амбаре каком-то. Вот тут я внезапно и рассмотрела, что давно он уже не мелкий, выше меня на голову, а плечи не обхватишь. Глаза у него такие, что у меня голова кругом, смотрит он так, что и в жар, и в холод, и лифчик с трусами жмут. И обнимает так, что чуть кости не трещат, а целует… – Настя порозовела и тряхнула головой. – М-да, откуда что взялось, но вышли мы из того амбара счастливые до глупости. А через неделю и полнолуние подоспело, а после переворота уже и осознала – вместе навсегда.

Я попыталась проанализировать что ощутила утром, после секса с Лихо, но ничего вроде понимания о «навсегда» в себе не отыскала. Отмахнулась пока, что там можно понять, когда я едва вменяема была после всего. Хотя… это наверное очень здорово, вдруг понять, что этот человек тебе дан навсегда, и одиночество тебе никогда не грозит. А с другой стороны – это же тихий ужас, ведь отношения какие-то безвыходные получаются.

– Я другое понять не могу, – решила я сменить тему. – Как так вышло, что все члены вашей компании оказались… ну, пригодными для обращения. Носителями крови оборотней. Как это возможно? Их настолько много?

– Не-а. Из ста с лишним детдомовцев нас только четверо и набралось. А то, что мы и до Демы в кучу сбились… Ну говорят же, что подобное тянется к подобному. Вот мы и сепарировались от остальных, чуяли как-то, видать, интуитивно свою породу, так сказать. Но по факту все мы к Лихо «притянулись», можно сказать. Пусть он и бешеный иногда, грубиян и похабник, но за своих он бьется до конца, София. Каждый из нас ему, минимум, по разу жизнью обязан и за него тоже готовы в пекло лезть. А теперь у Лихо есть ты, так что и за тебя. Будет нужно –