Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что, не очень похож на стихоплёта? – я хотел сказать это шутливо, весело, но получилось резко, почти зло. – На вышибалу больше, так, что ли?
Ленка ничего не ответила, а эта Лерка-Валерка, подняв голову от костра, как-то странно на меня посмотрела и тотчас же насмешливо фыркнула.
– Он стесняется! – объявил во всеуслышание Витька. – Он у нас в этом плане ужасно стеснительный. А стихи хорошие, замечательные, можно сказать, стихи…
Я готов был придушить его в эту минуту. Тоже мне, ценитель!
– Да, кстати! – Витька ударил себе ладонью по лбу. – Чуть не забыл! Сборник же вчера вышел! Первая, так сказать, книга молодого автора!
– Книга? – В голосе Ленки вновь послышалось недоверие. – Санечка, правда?
– А мне ты уже не веришь? – мягко упрекнул её Витька и театрально-отработанным жестом вскинул над головой свои костлявые руки. – О, светлые боги, и зачем только дожил я до сего чёрного дня!
Ленка негромко рассмеялась, а я даже зубами заскрежетал от бессильной злости.
– Мужики! – донёсся из палатки негодующий Жоркин голос. – Ну, не мешайте спать, что ли…
Удивительно! Оказывается, не он нам мешает богатырским своим храпом, а мы ему, оказывается, мешаем…
– Санечка, ты что, обиделся? – понизив голос почти до шёпота, говорит Ленка. – Нет, правда, почитай что-нибудь…
– В другой раз.
Стараясь не сорваться и вновь не наговорить грубостей, я произношу это ровно и почти спокойно.
– Просто, не время сейчас, да и настроение не то…
Боже, неужели я снова превращаюсь в некоего «хранителя семейных тайн» и «душевного исповедника»! Этого ещё не хватало!
– Айн момент!
Витька срывается с места и тотчас же берёт курс прямиком на палатки. Вот он уже рядом с ними… вот уже исчезает в правой палатке…
«Куда это он? – недоуменно подумалось мне. – Неужели спать?»
Я даже поверить не могу такому счастью. Не могу… и правильно, между прочим, делаю…
Из палатки вновь появляется задняя часть Витьки, появляется, замирает на мгновение, словно в ожидании всего остального… и вот уже Виктор свет Андреевич в полном своём составе пулей мчится в сторону костра. В правой руке его крепко зажата уже знакомая мне сиреневая книжица…
– Во! – Витька торопливо суёт книжицу Ленке в руки. – Смотри, с каким человеком сидишь за одним костром!
Ленка берёт книжицу, разворачивает её.
– Твоя, Санечка?
– Его, его! – отвечает за меня Витька. – Ну, как?
Ленка ничего не отвечает. Придвинувшись поближе к огню, она торопливо листает книжицу. Слишком уж торопливо…
Из палатки с грохотом и на четвереньках вываливается Жорка.
– Не спишь? – удивлённо спрашиваю я. – А мы думали…
– Заснёшь тут, когда по тебе с ногами ползают! – поёживаясь, Жорка вновь подсаживается к костру, шумно зевает. – А вы чего это спать не идёте?
– Да ты что! – патетически восклицает Витька. – Да разве ж можно спать в такую ночь?! Да ты вокруг посмотри!
Жорка, словно и впрямь внимая дурацкому сему совету, начинает озабоченно и беспокойно озираться вокруг, и озирается до тех самых пор, пока, наконец, не находит искомое. Мгновенно лицо его преображается: из сонного и туповатого, оно вдруг становится на удивление живым, осмысленным и даже одухотворённым, что ли…
– Может, не надо? – говорю я, задумчиво рассматривая бутылку в руке Жорика.
Просто так спрашиваю, мне-то что за дело?
– А чего, спрашивается, зло оставлять?
Правильно, нечего! Две оприходовали, надо и с третьей разобраться, со змеюкой этой зелёной, подколодной…
Жорка, орудуя одной рукой, наливает себе в кружку изрядную порцию, потом вопросительно смотрит в Витькину сторону.
– А! – лихо машет рукой Витька. – Гулять так гулять! Давай!
– С огромным нашим удовольствием!
Жорка мигом наполняет протянутую посудину, переводит взгляд на Ленку.
– Она не будет, – говорит Витька и ошибается.
– Буду! – Ленка протягивает кружку. – Специально не откажусь, чтобы вам меньше осталось!
Одновременно с этим она сунула куда-то в сторону сиреневый предмет моей гордости, причём сделала это с таким безразличием, что у меня больно защемило под ложечкой.
Конечно, поэзия дело такое, что девять человек из десяти на пушечный выстрел стихов не переносят. Или не понимают. Или и то и другое разом…
Хотя…
Что я себя обманываю! Просто стихи ерундовые!
«Всё, хватит маяться дурью! – тут же решаю я. – Тоже мне Пушкин выискался! С завтрашнего дня ни единой строчки, ни единого слова! С сегодняшнего даже!»
А Жорка уже успел обслужить ту половину костра. Остались не обслуженными я и эта самая Лерка-Валерка. Я отказываюсь.
Удивительно, но Жорка даже не настаивает.
– Я тоже не буду! – говорит Лерка и при этом исподлобья зыркает в мою сторону.
Меня аж зло взяло. Ну, что она на меня так уставилась? Ждёт, что я сейчас её похвалю за отказ от употребления спиртных напитков? Или, что более вероятно, никак забыть не может, что это по моей вине она тут застряла?
Демонстративно отвернувшись, я начинаю смотреть в противоположную сторону. А там…
Жорка, Витька и Ленка успели уже осушить и вновь наполнить свои импровизированные «бокалы», и теперь свет Андреевич упорно желал выпить с Ленкой на брудершафт. Ленка смеялась, отнекивалась, но, в конце концов, уступила. Они чокнулись, выпили, а потом…
Скрипнув зубами от бессильной злости, я встал и наугад, как слепой, двинулся к реке.
– Ты, это, куда? – чуть удивлённо спросил Жорка. Один он, кажется. и заметил только, что я куда-то пошёл. – Куда ты?
– Купаться! – сказал я, не оборачиваясь. – Люблю, понимаешь, ночные купания!
– Смотри, не утопни! – послышался позади меня слегка захмелевший, но, тем не менее, удивительно заботливый Витькин голос. – Ты кричи, ежели что…
Я мысленно (в который раз уже, и всё мысленно) послал его ко всем чертям сразу и ещё в одно очень нехорошее место.
– Слышишь?! Кричи, если тонуть начнёшь!
Я ускорил шаг.
Отступление. За сутки до…
Профессор
Подходя к лагерю, он поймал себя на мысли, что ни о чём, кроме как о предстоящей встрече с Ниной, думать просто не в состоянии. И что удивительно: ведь больше трёх лет не виделись, и ничего, жил как-то всё это время…
И вот снова…
«Нет, с этим пора кончать, – профессор замедлил шаг, закурил нервно и торопливо. – Не стоит обманывать себя, и обольщаться на сей счёт тоже не стоит. И прошлое ворошить ни к чему…»
Он вдруг подумал, что вчера они с Ниной так, в сущности, и не поговорили толком. Вернее, говорили-то они долго (впрочем, больше молчали, нежели говорили), да всё как-то не о том, о чём следовало бы. О пустяках каких-то говорили, об общих знакомых, о работе. Ходили всё вокруг да
