Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Явился – не запылился!
– Где все?
– Ну, откуда же мне знать! – язвит Лерка, по-прежнему не сводя с моего лица насмешливого своего взгляда. – Меня ведь тут не было, я ведь с тобой всё это время была. Забыл, что ли?
«Ну, вот и всё! – мысленно поздравил я себя со столь блистательным финалом. – Было у дурака два друга…»
– Я спать хочу! – громко, с каким-то непонятным вызовом даже, произносит Лерка. – Или мне что ж, всю ночь у костра этого долбанного торчать?!
– Спи, кто тебе не даёт!
Как же она мне успела осточертеть-то всего за несколько часов нашего с ней знакомства! Ей богу, попались бы мне сейчас ещё раз её дружки-приятели – так бы их всех отмолотил под горячую руку! За одно лишь то, что сами смотались, умники, а дуру эту рыжую, полоумную нам подкинули.
Лерка, кажется, ещё что-то такое хотела мне сказать, а, вернее, съязвить, но почему-то передумала. Хмыкнула только неопределённо, вытащила откуда-то из внутреннего кармана миниатюрный транзисторный приёмничек. Включила.
– Одна возлюбленная пара, – старательно завопил противный какой-то, не то мужской, не то женский тенор, – всю ночь гуляла до утра!
Досадливо поморщившись, Лерка крутанула ручку настройки сначала в одну, потом в обратную сторону, но, так и не обнаружив в эфире ничего для себя привлекательного, вновь «вырубила» транзистор, безразлично сунула его на прежнее место.
Мне же немудреные слова простой русской песни показались вдруг зловещим пророчеством и, вообще, ввергли в самый мрачный пессимизм.
Интересно, а куда же и в самом деле могла подеваться «одна возлюбленная пара»?
Я искоса взглянул на палатку. Не на ту, из которой доносился ровный как гул трансформатора Жоркин богатырский храп… на другую, безмолвно-молчаливую. Может…
Да нет, не может этого быть! Не в том смысле «не может», что не может, вообще, а в том, что уж больно там тихо. Или я не знаю Витьку…
– Ну, так как? – язвительно осведомилась Лерка. – Вы мне поспать позволите?
Чтоб ты провалилась!
– Вон палатка! – не слишком любезно цежу я сквозь зубы. – Что ещё неясно?
– Только одно, – в голосе у Лерки столько яду, на дюжину гадюк с лихвой хватило бы, – а вдруг там занято? – Она чуть помолчала и добавила ещё ядовитее: – Зачем мешать людям заниматься приятным делом?
– Там никого нет! – с трудом сдерживаясь, говорю я.
Лерка насмешливо и многозначительно пожала плечами, но с места так и не сдвинулась.
– Может, сам проверишь? – предлагает она мне.
Господи, что угодно, куда угодно… только бы морда эта рыжая, нахальная, перед глазами моими не маячила!
Чертыхаясь вполголоса, я опускаюсь на четвереньки и довольно неуклюже вползаю в узенький створ палатки. И тут же замираю… меня – словно обухом по голове двинули.
– Ты, Санечка? – слышу я из темноты тихий и сонный Ленкин шёпот. – Наконец-то догадался?
Из стихов Волкова Александра
Мир отношений…
Мир ощущений…
Мир
удивительных превращений…
Солнечный луч
превращается в травы,
пятна на карте —
в дальние страны…
Как это странно!
Прошлое,
будущее связуя,
так же над миром
дымится Везувий
старого Рима,
нового Рима…
Всё повторимо!
Вечность
спрессована с краткостью мига,
капля росы
с необъятностью мира,
ветка сирени
с громом тротила…
Всё превратимо!
* * *
«Вляпался! – ошалело подумалось мне. – Нет роли хуже третьего лишнего! Странно только, что Витька молчит…»
Потом до меня медленно доходит истинный смысл её последней фразы. Неужели?
Ещё не совсем поверив в это, самое расчудесное из всех чудес на свете, я молчу, не в силах даже сдвинуться с места.
– Иди сюда! – с лёгкой досадой в голосе говорит из темноты Ленка. – Валенок ты тамбовский, чурбан осиновый! И откуда ты только взялся на мою голову, такой тюфяк?!
– Ты одна? – наконец-то произношу я непослушными прыгающими губами. – А где…
Узкая горячая ладошка немедленно закрывает мне рот.
– Да помолчи ты! – шепчет Ленка почти сердито. – Ты их всех разбудишь!
Я неловко, одной рукой пытаюсь обнять Ленку за плечи, потом, почти наугад тычусь куда-то губами в поисках её губ, и, что самое странное, почти сразу же на них натыкаюсь. У меня чертовски кружится голова, к горлу подкатывает какая-то сладкая одуряющая истома. И сердце моё колотится с такой силой, что я даже опасаться начинаю за целостность своей грудной клетки. Я совершенно забываю и про Витьку, испортившему мне энное количество кровяных клеток за один-единственный сегодняшний вечер, и про Наташу (пусть будет счастлива со своим Серёгой). И уж, тем более, я начисто забываю про эту рыжую дурищу, одиноко торчащую в данный момент у костра. Я сжимаю Ленку в своих объятиях, я осыпаю бесчисленными поцелуями её лицо, шею, руки. И вот уже мне страшно начинает мешать её одежда, я принимаюсь лихорадочно срывать с Ленки эту одежду, и Ленка сама помогает мне в этом, дрожа всем телом…
– Эй, вы там! Я спать сегодня буду или как?!
Чёрт бы её побрал, эту Лерку-Валерку! Чёрт бы её, дуру рыжую побрал!
– Ты ему не особенно верь! – продолжает между тем Лерка, и голос у неё злой-презлой и противный-препротивный. – Он там у речки со мной поупражнялся для разминки, а теперь вот к тебе полез…
«Господи, что она говорит такое?! – мысленно ужасаюсь я. – Бред какой-то!»
Но Ленке это совсем не кажется бредом. Скорее, наоборот.
Она вдруг с такой силой отталкивает меня от себя, что я кубарем лечу куда-то в самый угол палатки. И вот я уже слышу в темноте, как Ленка торопливо ищет разбросанную свою одежду, как она, ещё более торопливо, начинает одеваться…
– Лена…
– Уходи! – голос у Ленки дрожащий, прерывистый. – Уходи сейчас же! Ты… ты просто…
Она запнулась, и тяжёлое нехорошее молчание окутало нас.
– Лена, я… – я понимал всю нелепость ситуации, и в то же время нужных слов для того, чтобы объяснить, растолковать всё… таких слов просто нет в бедной моей башке. Да и существовали ли они вообще, нужные эти слова, в подобной ситуации. – Это неправда, Лена! Я клянусь тебе, что это…
– Убирайся!
Это был приговор. Окончательный и не подлежащий обжалованию. Как и тогда, в парке. Но тогда произошло чудо… сейчас же ничего подобного и не предвиделось даже. Просто, всё слишком хорошо начиналось, чересчур даже хорошо…
Меня вдруг охватывает бешенная слепая злоба к раскрашенной этой чертовке,
