Когда они с Баффеттом разговаривали в субботу – однако при том, что статья про Salomon уже была напечатана крупными буквами на первой странице New York Times, они решили настоять на немедленном разоблачении всех фактов. В понедельник Мангер передал их весомое мнение близкому другу и советнику Гатфреунда, Мартину Липтону из фирмы Wachtell Lipton, и ему сказали, что этот вопрос будет обсуждаться на телефонном совете директоров, назначенном на среду после полудня. Баффетт тем временем разговаривал с Гатфреундом, который допускал, что весь вопрос мог повлиять лишь на несколько пунктов на бирже.

В среду на совете директоров управленцы услышали второй пресс-релиз, который включал три страницы подробной информации и прямое признание, что топ-менеджмент узнал о февральском нарушении Мозера еще в апреле. Но предложение, которое последовало, вызвало у директоров яростное недовольство. В нем было заявлено, что у менеджмента не получилось обратиться в регулирующие органы из-за давления других бизнесов. Баффетт, слушая это из Омахи, помнит, как назвал этот невероятно неубедительный довод нелепым. Объяснение в пресс-релизе было позже изменено на слова «из-за недостатка необходимого внимания к данной проблеме это решение не было применено незамедлительно», – еще один пример использования пассивного залога, не настолько неубедительное, но выражающее в полной мере отказ руководства принимать какую-либо вину на себя.

Еще одна ошибка произошла на совете директоров в ту среду, и это было скорее грубейшим упущением: неспособность Гатфреунда сказать совету, что за день до этого он получил письмо от Федерального резервного банка Нью-Йорка, содержание которого предвещало конец света для компании. Письмо было подписано исполнительным вице-президентом банка, но любой, читавший его, смог бы понять, что за ним стоит двухметровая фигура ирландской силы и характера, Геральда Корригана, президента банка. Корриган к тому моменту знал достаточно, чтобы его разозлили эти действия, учитывая его должность. В письме сообщалось, что нарушения на аукционе, которые допустила компания Salomon, ставят под сомнение их долгосрочные бизнес-отношения с Федеральным резервным банком, а также что банк серьезно обеспокоен неудачей менеджмента компании вовремя обнародовать информацию, которую они узнали о Мозере. Корриган попросил предоставить ему в течение десяти дней состоятельный доклад обо всех беспорядках, нарушениях и недосмотрах, о которых Salomon знала.

Только позже Баффетт узнал: Корриган ожидал, что письмо немедленно передадут директорам Salomon, которые, в свою очередь, должны были немедленно решить, что высшее руководство компании необходимо поменять. Когда директора не отреагировали, Корриган посчитал, что они открыто ему не повинуются – но, конечно, они просто-напросто ничего не знали. Баффетт не знал ни про какое письмо от Федерального резервного банка до тех пор, пока на следующей неделе не поговорил с Корриганом, и даже тогда Баффетт предположил, что Федеральный резервный банк просто отправил запрос на предоставление информации. Баффетт на самом деле так и не увидел письма до тех пор, пока через месяц не узнал, что Корриган конкретно ссылался на него на слушаниях в конгрессе.

По мнению Баффетта, тот факт, что Федеральный резервный банк считал, что письмо просто проигнорировали, лишь разжег ту ярость, с которой регулирующие органы набросились на Salomon через несколько дней. И без того, говорит Баффетт, Гатфреунд, Штраус и Фейерштайн слишком много жизненно важных проблем утаивали от совета директоров в предыдущие месяцы, ведя себя так, словно дела идут своим чередом. Но тот факт, что они не передали письма от Федерального резервного банка совету директоров, был, по его мнению, «атомной бомбой». Или, может быть, говорит он, подойдет более приземленное описание: «По понятным причинам, к тому моменту резервный банк посчитал, что директора согласились с менеджментом и решили плюнуть ему прямо в лицо».

Вы вполне логично можете спросить, что происходило с акциями Salomon, пока разворачивались все эти события. Они стремительно упали в цене примерно с $36 за акцию в пятницу до менее $27 за акцию в четверг, когда второй пресс-релиз просто взорвал рынок. Но акции были только отражением гораздо более серьезной проблемы, изъянов корпоративной финансовой структуры, которая к четвергу начала разваливаться, потому что доверие клиентов компании Salomon было подорвано. Для любой фирмы, торгующей ценными бумагами, было бы плохо потерять доверие всего мира. Но если фирма зависима от кредитов, особенно настолько, насколько была зависима Salomon, она не может допускать негативных изменений в восприятии. Баффетт сравнивает необходимость компании в доверии с жизненной необходимостью воздуха: когда нужный компонент присутствует, его даже не замечаешь. Замечаешь только его отсутствие.

К несчастью, разрушение доверия по отношению к компании все продолжалось. В августе 1991 года Salomon увеличила стоимость активов почти до $150 миллиардов (не считая, конечно, огромного количества внебалансовых активов) и находилась среди пяти крупнейших финансовых учреждений в США. Но на другой стороне балансовой отчетности числилось – вы готовы? – всего $4 миллиарда собственного капитала, и, кроме этого, существовал долг на среднесрочные векселя стоимостью около $16 миллиардов, банковский долг и коммерческие бумаги. Все это в сумме составляло около $20 миллиардов базового капитала, который поддерживал оставшиеся $130 миллиардов обязательств, большую часть которых составляли краткосрочные, с истечением срока в пределах шести месяцев.

Самый важный факт этих обязательств был в том, что кредитные организации, обслуживающие краткосрочные кредиты, всегда наготове: они не имеют никакого желания заработать лишнюю долю процентной ставки, если понимают, что их капитал, пусть и немного, находится под угрозой. Помахать у них перед носом сниженной процентной ставкой, на самом деле, – плохая идея, так как это заставляет их подозревать, что существует скрытая угроза. Более того, в отличие от коммерческих банков, эти кредиторы могут действовать в соответствии с правилами Федеральной корпорации страхования депозитов, или с доктриной «слишком крутой для провала», ведь компании, работающие с ценными бумагами, не имеют общего регулирующего органа, чье присутствие – это сам по себе сдерживающий фактор гонки.

Итак, с того четверга в Salomon начались гонки. Они начались с левого поля в виде инвесторов, которые хотели продать этому крупнейшему трейдеру и маркет-мейкеру, компании Salomon, ее собственные долговые ценные бумаги – в особенности среднесрочные векселя, на которые у компании были задолженности по выплате. Salomon создавала целый рынок этими ценными бумагами, но раньше никто не хотел их продавать. Теперь желающих заметно прибавилось. Трейдеры Salomon откликнулись, снизив цену, пытаясь остановить поток – до смерти желая даже, на самом деле, – потому что каждый выкуп векселей, который они совершали, снижал собственные средства банка, на которых держалась вся структура Salomon. Наконец, после того как трейдеры купили векселя на сумму около $700 миллионов, компания сделала невообразимое: она перестала торговать своими собственными ценными бумагами. Это остановило все движения по ним и на Уолл-стрит. Если уж Salomon не собиралась покупать свои собственные бумаги, определенно, никто другой тоже бы не стал.