В тот вечер четверга, когда многие газеты выпустили свои истории о невероятных событиях в Salomon – когда история вышла, уже никак не получится держать это в секрете, – Джон Гатфреунд и Том Штраус поговорили по телефону с Герри Корриганом. Проблемы поджидали их повсюду, и в разговоре Гатфреунд и Штраус ставили под сомнение свою способность продолжать управлять Salomon.

На следующее утро, в 6.45 по времени Омахи, Баффетта разбудил телефонный звонок. На линии были Гатфреунд, Штраус и Марти Липтон. Гатфреунд сказал, что они со Штраусом уходят в отставку, и встал вопрос о том, кто займет их место. Позже Гатфреунд признается, что попросил Баффетта занять его место. Баффетт считает, что он вызвался сам. Он ни в коем случае не стал бы принимать решения у себя дома и сказал, что позвонит в Нью-Йорк, когда доберется до офиса, находящегося в пяти минутах езды от дома. Добравшись туда, он посмотрел на только что пришедший факс статьи из утреннего выпуска New York Times, и заголовок на первой странице гласил: «Уолл-стрит видит серьезную угрозу для Salomon Bros; они боятся, что из-за ухода высшего руководства со своих постов уменьшится и количество клиентов». В 7.45 утра по времени Омахи он перезвонил в группу компаний Salomon и сказал, что примет управление компанией до тех пор, пока дела не наладятся.

До сих пор в газетах пишут, что он вступил в должность, чтобы защитить вклад Berkshire в $700 миллионов, но это невероятно упрощенная точка зрения. Конечно, Баффетт желал, чтобы его инвестиции были в безопасности. Но, кроме этого, он еще и являлся одним из директоров компании, которая по уши зарылась в проблемах, и, как далеко не все директора, он чувствовал обязательство перед всеми своими акционерами. С обязанностями исполнительного директора Berkshire Баффетт справлялся легко, и у него оставалось время одновременно разбираться с проблемами на втором фронте. За $1 в год, который он зарабатывал в Salomon, ему не нужно было тратить время, отрабатывая условия контракта о найме на работу. Он хорошо знал, что меняет свою жизнь, и далеко не в лучшую сторону. «Но кто-то должен был делать это, – сказал Баффетт тогда и говорил с тех пор всегда, – и я был логичным кандидатом».

В то пятничное утро Баффетт запланировал немедленно лететь в Нью-Йорк. Но совет Salomon попросил его остаться в офисе и подождать звонка от Корригана, а ждать пришлось довольно долго. Пока Баффетт ждал, биржа открылась – но торги акциями Salomon так и не начались. Потом раздался звонок от Корригана. Он был краток и сказал, что готов отвлечься немного на 10-дневный период теперь, когда Баффетт вступал в игру. До сих пор не увидев письма от Федерального резервного банка, Баффетт и понятия не имел, о чем говорил Корриган, но из контекста заключил, что резервный банк, должно быть, запрашивает информацию. Когда разговор закончился, Баффетт полетел в Нью-Йорк и прибыл туда около четырех часов вечера. К тому времени компания Salomon опубликовала новости, что Баффетт становится временным председателем совета директоров, а Нью-Йоркская биржа открыла торги акциями Salomon. После этого краткого сообщения торговля акциями оживилась, и они поднялись в цене на доллар, закрыв торги на отметке немного менее $28.

Личное расписание Баффетта в тот день включало в себя вечернюю встречу с Корриганом в офисе Федерального резервного банка, на которую Гатфреунд и Штраус тоже явились и оказались на совещании, абсолютно лишенном той атмосферы добродушности, которая обычно сопутствует Баффетту. Корриган с горечью заявил, что временные директора работали, по его мнению, из рук вон плохо; он предупредил Баффетта, что ему не стоит пытаться обходить Корригана, прося помощи у «друзей из Вашингтона»; и в наводящем ужас, но таинственном комментарии сказал Баффетту готовиться к любому развитию событий.

Потом он попросил Баффетта удалиться, чтобы поговорить лично с Гатфреундом и Штраусом, двумя людьми, которые долгое время были – здесь уже нужно использовать прошедшее время – его друзьями. Когда эти двое вышли, Гатфреунд сказал Баффетту, что Корриган эмоционально выразил личные сожаления о той роли, которую сыграл в окончании их карьеры. Гатфреунд, стоя до конца, со злостью отмахнулся от обсуждения этого инцидента в разговоре с Баффеттом, говоря, что не собирается позволять Корригану «отпускать его грехи». Сегодня Баффетт, вспоминая эти странные моменты, вспоминает и то, что Джордж Вашингтон плакал, когда подписывал смертный приговор майору Джону Андре, британскому шпиону. Но, как и Корриган, он подписал.

Для Баффетта же остаток пятницы и вся суббота ушли на принятие ключевых оперативных решений. Одно из них обязывало решить судьбу Джона Меривезера, который поспешил рассказать своим начальникам о нарушениях Мозера, когда узнал о них, но тогда, хотел того или нет, попал в паутину неразглашения информации. Марти Липтон, который часто появлялся на арене в дни этого кризиса, хотел, чтобы Меривезера уволили, как считали и многие другие члены управляющего комитета, цепляющиеся за все, что вообще могло спасти фирму.

Но Баффетт не был уверен, что можно будет честно уволить Меривезера, и продолжал призывать добиться более ясного понимания того, что по-настоящему произошло в апреле. Он получил некоторую информацию в субботу, когда два адвоката фирмы Wachtell Lipton потратили час с лишним, рассказывая Баффетту и выжившим членам управленческого комитета Salomon, что они узнали из расследования, которое началось еще в начале июля. Потом, уже вечером в субботу, вопрос о Меривезере стал уже неактуален, потому что он сам решил, что лучше всего будет уйти.

Но еще более важное решение оставалось за Баффеттом – определить, какой член исполнительной группы Salomon Brothers станет новым главой отдела по обращению с ценными бумагами, потерявшего двух начальников – Гатфреунда и Штрауса. Итак, в субботу в офисе Wachtell Lipton Баффетт поговорил с десятью членами управляющего комитета корпорации Salomon, спросив у каждого, кто из компании, по их мнению, был самым квалифицированным, чтобы управлять бизнесом. Подавляющее большинство назвали Дерика Могана, которому тогда было сорок три года, недавно вернувшегося из Токио, где он управлял отделением Salomon. Моган был назначен главой отдела банковских инвестиций. У Могана и самого был тактичный ответ на вопрос: «Думаю, если спросите многих директоров, кого они хотят видеть на этой должности, они ответят, что меня». Баффетт знал, что Гатфреунд также считал, выбор должен пасть на Могана. Итак, Баффетт определился именно в тот день. Но он решил не говорить пока ни Могану, ни всем остальным, потому что совету директоров Salomon – который собрался на экстренное совещание в 10 часов утра в воскресенье, 18 августа – необходимо было утвердить это решение, а для начала выбрать и самого Баффетта.

Даже если бы все законодательные органы ничего не предприняли за выходные, совет директоров все равно стал бы историческим событием. Но в субботу законодательные органы начали обратный отсчет для направленных в цель ракет. Они попали в офисы Salomon, в центр Манхэттена, около 10 часов утра в воскресенье, когда раздался телефонный звонок из Казначейства США. Оказалось, через несколько минут будет объявлено, что Salomon отстранена от участия в аукционах Казначейства как от своего имени, так и от имени клиентов.