— Так здесь, вроде, Симка живет, — заметил один измилиционеров, — та самая, что видела черта.

— Вот он за ней и пришел, — хмыкнул другой.

— Свидетельница, между прочим, по убойному делу, — напомнилтретий.

— Да уж, свидетельница.

Дверь в квартиру держалась на ржавом крючке достаточно былопросто толкнуть плечом. Вонь ударила в нос. На полу, посреди пустой комнаты, влуже крови, лежала женщина. Рядом, скорчившись, поджав коленки, сидел мужчина итихо покачивался.

— Ну что, Рюрик, допился, кончил свою сожительницу? — Одиниз милиционеров пнул сидевшего ногой. — Давай поднимайся, рассказывай, как делобыло.

Рюрик поднял мокрые глаза и хрипло прошептал:

— Это не я!

— А кто же?

— Не знаю. Я пришел, она уже лежала! Так и было, когда япришел! Не убивал я! Так и было! — Шепот перешел в крик, Рюрик вскочил, дикоогляделся, увидел какую-то тряпку в углу, метнулся, вероятно желая схватить ееи тоже выкинуть в окно, однако его скрутили, надели наручники. Он выл и бился,повторяя, что не убивал, все так и было.

— Кончай орать, давай колись, сразу полегчает, — предложилиему по-хорошему, — ты ведь у нас грамотный, сам знаешь, чистосердечноепризнание смягчит приговор, а будешь хорошо себя вести, мы тебе вообще явку сповинной оформим.

Но Рюрик упорствовал, продолжал орать, что не убивал,вернулся домой совсем недавно, увидел мертвую Симку.

— Я любил ее, дуру, я жил с ней, а она мне такое сделала…такое…

— Ну, вот у нас и мотив замаячил, расскажи-ка, поделись, чтотакое она тебе сделала? Мы поймем. Довела, да? Изменяла тебе? Все они, суки,такие. Поделись, облегчи душу, — капитан милиции смотрел Рюрику в глаза, неморгая, почти гипнотизировал его, уговаривал признаться.

— Ничего она не сделала! Ничего! — У Рюрика изо рта летелибрызги, он вопил высоким петушиным голосом, продолжал дергаться, извиваться.

— Погоди, ты сам только что сказал: она мне такое сделала.Говорил? Конечно, говорил. Мы все слышали. Ну, давай, быстро колись, за что тыее?

— Померла она, понимаешь ты, померла, вот что сделала мне,дура! Хуже ничего быть не может.

— Так потому и померла, что ты ее ножиком.

— Я не убивал! Так и было, не убивал я! Никакие уговоры непомогали, Рюриков явно не собирался чистосердечно признаваться в убийстве своейсожительницы Симаковой Нины Дмитриевны. От крика, от гнусной бомжовскойистерики у капитана сдали нервы, он нанес Рюрику несколько ударов в живот.Несчастный бомж согнулся пополам и затих. Приехала опергруппа, судебный медиксообщил, что смерть наступила более пяти часов назад в результатемногочисленных ножевых ранений. Орудия убийства не нашли и резоннопредположили, что оно валяется в куче под окном. Рюрик едва не свалился налестнице, милиционерам пришлось тащить его, он еле волочил ноги, голова егоболталась из стороны в сторону. Капитан внимательно вгляделся в его лицо, когдасадились в машину. Лицо у Рюрика было пепельно-серым, глаза красными, ипоказалось даже, что на губах выступила розовая пена. Капитан отвернулся иотбросил неприятные подозрения. Подумаешь, вмазал пару раз. Ничего, оклемается.Он, капитан, не впервые терял терпение, опыт у него был солидный, он неплохознал анатомию, бил с умом, так, чтобы не повредить жизненно важные органы,чтобы было очень больно, однако для здоровья безвредно.

Ксюша Солодкина, не глядя, бросала в рюкзак все, чтопопадалось под руку: шорты с поломанной молнией, грязные голубые носки, пустойпластиковый тюбик из-под детского крема фирмы «Чикко», новую, белоснежную, ниразу не надетую теннисную юбку. Руки дрожали, в глазах рябило от слез. Что-тобольно резануло по пальцам, и Ксюша опомнилась, обнаружив, что пытается отодратьот юбки тонкую крепкую леску, на которой болтается фирменный ярлык. Онавытряхнула содержимое рюкзака на диван и застыла посреди просторной наряднойкомнаты. Кроны молодых берез защищали огромное полукруглое окно от солнца. Онобыло таким ярким, что лучи пробивали насквозь шелковые бледно-розовые шторы.Световые блики и тени веток сложились в четкий, неподвижный узор, словно кто-тобросил на пол лоскут рваного кружева.

Трехмесячная Маша спокойно спала в кроватке.

Одного взгляда на спящую дочь было довольно чтобы слезывысохли и руки перестали трястись. Ксюша глубоко вздохнула, открыла верхнийящик старинного комода. Там аккуратными стопками лежали детские кофточки,ползунки, чепчики, крошечные платьица, пинетки. Все очень дорогое, красивое,все из натурального хлопка высшего качества. Ксюша отобрала только самоенеобходимое.

В огромном дачном доме стояла мертвая, какая-то затхлаятишина. Жара усиливала запахи, от велюровой диванной обивки пахло сладкимперегаром. Олег любил приторные фруктовые ликеры, особенно банановый и дынный,часто пил их, лежа на диване, прямо из горлышка. Он держал бутылку довольновысоко над головой и лил себе в рот, разумеется, большая часть проливаласьмимо.

Из шкафа воняло пропотевшими рубашками Олега. Снизу, изкухни, наплывала вонь жареного лука. Домработница Раиса с тихим упорствомготовила обед, который кроме нее некому будет есть.

Аккуратно сложив вещи, Ксюша застегнула рюкзак, наделакроссовки, накинула легкую белую ветровку. Во внутреннем кармане лежали деньги,восемьсот долларов и две тысячи рублей. Мелкие рублевые купюры она переложила внаружный карман. Осторожно, стараясь не разбудить, поменяла Маше памперс,натянула на нее тонкий трикотажный комбинезон. Маша проснулась, толькооказавшись в «кенгуру», но отнеслась к этому вполне спокойно, улыбнулась и дажепозволила надеть себе на голову панамку, завязать ленточки под подбородком.Ксюша в последний раз оглядела комнату, встретилась со своим отражением внаклонном овальном зеркале над комодом, машинально поправила волосы,отвернулась и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.

Лестница со второго этажа вела в большую столовую. Стены,обитые темной «вагонкой» круглый стол, камин, рояль, на котором в последний разиграли лет двадцать назад, старинный диван с высокой прямой спинкой, на немгора маленьких разноцветных подушек. Четыре соломенные кресла-качалки, накрытыепестрыми вязаными шалями. Уют и чистота. От ночной оргии не осталось никакихследов. Домработница Раиса знала свое дело.

Сквозь дверной проем Ксюша заглянула в кухню. На плите, намаленьком огне, шипела закрытая сковородка. Раисы не было, вероятно, вышла втуалет или побежала к соседям за какой-нибудь мелочью. В саду, скрючившись внеудобной позе в гамаке, сидел Олег. Рот и глаза чуть приоткрылись, головаупала так низко, что подбородок касался груди. Сетка под его тяжестью провисладо земли. Ксюша заметила на его бледной небритой щеке огромного, разбухшегокомара. С веранды послышалось тихое треньканье радиотелефона. Ксюша быстрообогнула дом и покинула участок через заднюю калитку, которая пряталась засмородиновыми кустами и выходила на окраину поселка, к заросшему пруду.