эти строки Высоцкий получил законное право написать после официального бракосочетания с Мариной.

В 1969 году в Ленинграде Влади познакомила суженого со своей мамой, впервые, спустя полвека после революции, приехавшей в Россию. «Он ей очень понравился. Она сказала: «Вот очень хороший мальчик…» Добавила, что у него очень красивое имя. Марина корректно ей возражала: «Он очень хороший человек был, но не очень хороший мальчик…» И почувствовала, что мама «впервые приняла в твоем лице мужчину в моей жизни…» Но знала: ее маму весьма устраивало то, что Высоцкий не мог уезжать из своей страны и, следовательно, претендовать на их дом, вторгаться на их территорию. Это было удобно для нее во всех отношениях. Он не был обременителен…

Итак, 1 декабря 1970 года, будний день – вторник. Москва, улица Грибоедова, районный Дворец бракосочетаний.

У здания загса уже битый час топчется продрогший на ветру служивый человек, который обязан встретить и препроводить «брачующихся» в кабинет заведующей. «Ну, где же они?» – в который уже раз повторяет он про себя. От холода и волнения у него зуб на зуб не попадает. Наконец подкатывает такси, и из машины выходят – быть того не может! – живые Марина Влади и Владимир Высоцкий!

– Здравствуйте! Вы представить себе не можете…

– Да можем, можем, – успокаивает его Высоцкий. – Давай веди нас поскорее, Сусанин…

Молодой человек указывает путь: «Вот сюда, теперь вниз по лестнице, осторожнее, пожалуйста… Аккуратнее…»

А невеста – божественная женщина! – хихикает и вполголоса шепчет жениху: «Когда этот идиот-таксист в очередной раз сказал, что этот день – лучший в его жизни, и, повернувшись к нам, захохотал, я решила, что этот день, наверное, будет последним для нас с тобой. Ты видел, как он, болван, еле успел увернуться от встречной машины?!. Я тогда подумала, что я сейчас его точно убью!..»

Высоцкий добродушно усмехнулся: «Но довез же все-таки в целости и сохранности. Ты лучше под ноги смотри…» Они все шли и шли какими-то подвальными коридорами, перешагивая через лужи. М-м-да, а запашок тут тот еще, молча оценил жених, покосившись на невесту. И вот, наконец, еще один лестничный пролет – теперь уже вверх – и молодожены у дверей кабинета начальницы загса. Здесь их уже ждут свидетели – французский журналист Макс Леон и московский актер Сева Абдулов. Рядом – белорусский режиссер Виктор Туров и композитор Оскар Фельцман с супругой.

– Ребята, опаздываете!

– Сева, скажи спасибо, что живы остались. – Марина уже собралась пересказывать, с какими приключениями они добирались сюда с этим шофером-убийцей. Но двери широко отворяются, и молодых встречает улыбающаяся, взволнованная свадебная тетя.

Владимир познакомился с ней, когда договаривался, чтобы все церемония прошла тихо, скромно, без шума, марша Мендельсона и не в большом зале, а именно в ее кабинетике, без посторонних. Дама «проконсультировалась» с теми, с кем было необходимо, и обещала сделать все, товарищ Высоцкий, на высоте, тут же смутившись от своего невольного каламбура. А в душе молилась: Господи, пронеси!..

После морозной улицы и марш-броска по подвальным лабиринтам жара в кабинете молодоженам кажется тропической. Они сбрасывают верхнюю одежду, шапки и пальто и остаются в скромных водолазках – Владимир в голубой, Марина в бежевой. Абдулов вспоминал: «Свадьба была странная. Мы тогда были бедные, с деньгами и работой – проблемы, поэтому обошлись без цветов и нарядов…»

Выслушав дежурные слова от служивой дамы, молодожены поставили свои бесценные автографы в каком-то толстом, прошнурованном журнале.

– У нас это называется амбарная книга, – шепнул Владимир на ухо невесте, нет, pardonne, теперь законной уже жене. Он внимательно разглядывает свидетельство о браке и поднимает его над головой: свершилось! Бдительный Туров на всякий случай проверяет документ и трогает за плечо Абдулова: «Сева, тут какая-то странность – о «соединении» граждан двух СССР и Франции…»

Беспечный свидетель только отмахивается:

– Да ладно тебе, все потом, потом… Как Вовка говорит, разберемся…

А Высоцкий, приобняв Марину за плечи, уже вступает в большой зал и сквозь толпу новобрачных, под марш бессмертного Мендельсона устремляется к выходу…

А вечером отметили это событие в абдуловской квартире, рядом с Большим Каретным. Славно посидели. Туров даже на поезд опоздал. Вернулся с Белорусского вокзала в расстроенных чувствах, а Высоцкий сразу все понял и подсказал:

– Так, Витя, звони жене. Скажешь: Минск не принимает по метеоусловиям…

И тосты за новобрачных продолжались еще полночи.

Более масштабное свадебное застолье наметили провести уже 12 декабря, в субботу, в однокомнатной квартирке-студии на 2-й Фрунзенской набережной, снятой у знакомой певицы, укатившей на гастроли.

«Он мог бы закатить свадьбу на Манежной площади – все равно не хватило бы мест, – говорил Андрей Вознесенский. – Помню, он подошел и торжественно-иронически произнес: «Имею честь пригласить вас на свадьбу… Будут только свои».

Муза поэта Оза-Зоя Богуславская потом уточняла: «Любимов – «главный генерал» на свадьбе Володи с Мариной Влади… Притихший, немного растерянный Юрий Петрович (куда заведет его главного артиста этот судьбоносный шаг?!) пьет за молодоженов, желает им счастья на скрещении неведомых франко-русских дорог. И все же есть в этом что-то нарочитое или недосказанное, словно все стараются обойти тему неминуемого скорого отъезда Марины Влади… Всего на Фрунзенской набережной – несколько друзей. Пироги, жареная утка, заливное – меню признанных кулинаров Лили и Саши Митты…»

Конечно, тут и свидетели церемонии бракосочетания, и жена Любимова Людмила Целиковская, и скульптор Зураб Церетели… Андрей Вознесенский откупоривает принесенную бутылку столетнего разлива, Зураб Церетели – вино.

Высоцкий был удивительно тихим в тот день, ничего не пригубил. «Что делает жених на свадьбе? Он на свадьбе пел, – рассказывал Александр Митта. – Два часа для нас пел. И для него это была минута счастья. Его не надо было просить. Он сам ждал этого момента…»

Но настроения нет, чувствовал Церетели. Володя на диване лежал, на гитаре играл. «А у меня характер такой: чувствую, будто моя вина, что праздник не состоялся, – вспоминал художник. – Тогда говорю: поехали в Тбилиси, там гулять будем! И сделали свадьбу. Грандиозную! Сказка!..

Моя жена Инесса накрыла стол, блюда подавались на старинном андронниковском сервизе, фрукты и овощи на серебряных подносах. Лобио, сациви, шашлыки, маринованный чеснок с душистой зеленью… Тут же великолепные букеты цветов, от которых исходил тонкий аромат.

До шести утра песни пели, на бутылках танцевали, веселились. Правда, потом один эпизод случился: Марина случайно ударила ногой по столешнице, и вдруг огромный дубовый стол, заставленный посудой, бутылками, сложился вдвое, и все полетело на пол. На Кавказе есть примета: если на свадьбе потолок или стол начинают сыпаться, значит, у молодых жизнь не заладится. Я это понял, и все грузины вокруг поняли, но мы постарались виду не показывать, продолжали гулять, будто ничего не случилось. Однако я уже знал: Марине и Володе вместе не жить…»