– Много разных духов, не все были людьми утопшими. Кто-то завсегда был водою, травой аль ивой развесистой. А девкой или парнем быть так и вовсе могут решать каждый день по-разному, кому как угодно. Вижу, любят тебя лошадки. Приходи и к нам играть – у хозяйки табун небольшой, келпи озерные. Белые, проказливые. Понравится.

Ивашка загорелся, пообещал. Коли примут его за скакунами речными смотреть, сходит, обязательно в гости наведается. Келпи, они красивые. Он на картинках видел в книжке заморской.

Так и сидели на камнях, вчерашний племяш головы деревенского, ручей да ключ родниковый, про лошадей разговаривали, шутки шутили.

Зорька розовая в туфельках сафьяновых облачных подкралась незаметно, из леса выступила, небо позолотила. Солнце растолкала, разбудила. Чаровник вдруг встрепенулся, на ноги встал, оглядывается.

– А вот и хозяин пожаловал. Ну, Ивашка, не струсь.

Смотрит мальчик, река вспенилась, волной морской высокой выгнулась. Раздалось ржание сердитое. Выскочил на поверхность конь в брызгах крупных. Сам, как и табун остальной, черен, ан грива и хвост целиком белоснежные. На спине всадник могучий в доспехе полном. Прыжком одним жеребец на берег вымахнул, земля закачалась. Идет – трава расступается.

Спешился воин, шлем стащил, кудри серебряные с глаз убрал.

– Что тут, Чаро, происходит? Человек? Опять?

Голос грозный, низкий, как перекат пенный на пороге. Ивашка вскочил, в ноги реке поклонился.

– Здрав будь, хозяин речной, – затараторил, боясь, что не успеет. – Не гневись, дозволь слово молвить.

Поперхнулся воин, замолчал, сморгнул удивленно.

– Ну, молви, – руки на груди широкой сложил, бровь густую серебристую приподнял.

– Табун твой хочу досматривать, позволь! Кони резвые, да только по ласке изголодались, по голосу приветливому. Некогда, видать, тебе и ручьям твоим, много службы, не уследишь. Я помочь хочу. Кони меня приняли, Темь на себе возил. Под водой теперь вижу, пригожусь. Только надежду малую дай.

– О как, – опешил речной хозяин, подбородок потер. – Ну-ка, давай все сначала, малец, рассказывай.

Ивашка и рассказал. Прорвало его. Про жизнь, про тятьку рано ушедшего, про мамку, про тетку… про все. Что не обижается, понимает. Да только некуда больше деться, а лошадей любит сил нет. Владетель-река слушал, хмурился, на Чаро, веселящегося отчего-то, смотрел. Ключик и вовсе косу сжала, поближе к ручью придвинулась. По всему видать робеет.

– А справишься? – спросил воин, когда выдохся Ивашка, замолчал.

– Справится, – Чаровник хохотнул. – Он Камешка водой облил, в прятки с ним играл. Да и Темь его признал. Сам, хозяин, знаешь норов его.

– Все равно странно. С чего б так…

– Ты, Ярый, Страж Серебряный, мнителен и подозрителен не в меру, – раздалось сбоку.

Калика вышел из-за куста, плащ старый дырявый встряхнул. Моргнул Ивашка, глазенки потер. Стоит перед ними мужчина, коса седая, в плечах сажень. Хламида темная, руки тонкие, костистые, на пальце безымянном перстень блестит, подмигивает. А взгляд что омут болотный – глубокий, глянешь – захлебнешься, замешкавшись.

– Станешь с вами… – Хозяин речной губы поджал, глянул хмуро. – С прошлого раза еще не опомнился.

– Между прочим, прав он, Виз, – голос незнакомый раздался.

Из клочка тумана запоздалого фигура мужская соткалась. Так же волосом долог, да только углем черным пряди стелются, глаза непроглядные, без единого всполоха-просвета. Жуткие.

– Умыкнул у меня душу, а, Водник? – посмеивается гость запоздавший, на Ивашку глядит, улыбается страшно, мертвенно. – Давно ль Хозяин Болот за потеряшек обреченных заступался?

– Охолони, Навья. – Виз поближе подошел, руки в черном коснулся, остановил. – Не твой он, сам посмотри. Душа тянулась прочь от людей, но слишком живой он для царства твоего. Пусть Яру помогает, частью на воде, частью на суше живет.

Как услышал Ивашка имя страшное, колени подогнулись. Как не упал, сам не понял. Задрожал, как лист, заиндевел. Так вот как он выглядит, дух страшный, стихия смертная. Про него и сказки-то боялись рассказывать. Все шепотом поминали, призвать опасались. Даже калика, оказавшийся Болотником, пугал не так. Ну заведет в топь, заиграет. Коли ты смел – осока тропой выведет. А с Навьей это не получится.

Чаровник Ивашке руку на плечо положил, прохладой успокоил, спиной прикрыл.

– Эк ты за меня все решил, – хозяин душ ушедших головой качнул. – Что скажешь, Ярый? Согласен?

– Неужто уступишь? – Страж Серебряный в удивлении про досаду позабыл.

– Уступлю. Должником сделаю. Да не тебя, – Навь улыбнулся, рукав хламиды Болотника дернул, – кое-кто другой должен будет. Сам решай – нужен конюх тебе аль нет.

Ивашка пальцы сцепил, голову опустил, зажмурился. Ждет слова решающего.

– Нужен, – хозяин реки кивнул, с Чаро переглянулся. – Пусть его. Оставляй.

– На том и порешим. – Виз в ладони плеснул, довольно усмехнулся. – Ну что, Ивашка, страх-то победил?

Мальчик посмотрел на духов, на реку, на Навью с Визом и вздохнул:

– Нет, дяденько. Страх еще есть, но не он мной правит, а я его держу. Да и не боязно у вас… почти.

Переглянулись духи, захохотали дружно. Яр рукой махнул, на коня вскочил, в лесу скрылся. Виз позубоскалил вслед, что к озеру помчался, соскучился поди. Навья в бок его пихнул локтем острым, к воде отошел, присел у кромки. А Ивашка на траву упал, на руки свои на фоне неба светлеющего смотрит. Взялись чешуйками запястья, что браслеты на них надели. Значит, признали мальчишку безродного. Вот так легко и просто, лишь по совету умному да сердцу открытому.

Вода да смерть, выходит, отзывчивее людей…

Людмила Романова

Случай, произошедший с Иваном Ивановичем, после которого он бросил пить и женился

На одной из улиц старой Москвы, Солянке, в своей мастерской сидел сапожник Иван Иванович. Худенький мужчина лет этак пятидесяти. На дворе был конец лета, и день, который уже заметно стал короче, клонился к вечеру.

Спешить Ивану Ивановичу домой было незачем, а работы, как всегда, было много. И башмачки, и сапожки для дамочек, кирзовые сапоги для мужчин, и валенки проношенные всех размеров. Каждый день несут. И каждый норовит, чтобы поскорее именно ему в первую очередь сделали.

– Уж ты, Иван Иванович, постарайся, сделай к завтрашнему дню.

– Чтобы завтра были готовы, да не халтурь, подметку-то покрепче прибей!

– Иван Иванович, уж ты почини, пожалуйста, ботинки Васеньке, побыстрее. На новые пока деньжат нет, а эти еще поносить можно.

Всякие шли заказчики, и с гонором, и с норовом, и с просьбой. Народ-то разный. Да Ивану Ивановичу так-то было веселее. С кем поговорит про их жизнь, приколачивая каблучок, с кем новостями обменяется, с кем пошутит. Так день и проходит.

А чтобы работа нудной не казалась, Иван Иванович имел про запас бутылку водки из соседнего магазинчика. Этот штоф всегда стоял у него в