С уходом последнего императора в Австрии началась новая эпоха, некогда гордое государство превратилось в маленькую, слабую и нестабильную республику. Ни одна из новых политических партий не выступила за сохранение национальной независимости, потому что все боялись, что страна окажется слишком слаба, чтобы выжить самостоятельно. Одни, например Адольф Гитлер, агитировали за аншлюс (объединение с Германией), хотя это было отдельно запрещено условиями мира. Другие, в том числе Пауль Витгенштейн, надеялись на восстановление старого порядка, но чехам, полякам, южным славянам и венграм не импонировала перспектива возвращения Габсбургов, и они отказались от экономического союза с Австрией на основе того, что страна теперь слишком бедна.

Вена, когда-то центр зоны свободной торговли и сердце ширящейся европейской империи, оказалась не готова к такому повороту событий. Старая железнодорожная система, от которой зависела габсбургская экономика, застопорилась, поскольку каждое новоиспеченное государство притязало на то, чтобы иметь собственный подвижной состав. Поставку в Вену продовольствия и сырья из Венгрии новое руководство в Будапеште приостановило, чтобы выторговать лучшие условия и отомстить за ошибки прошлого. На уголь, который когда-то поставлялся в Вену по железной дороге из богемских земель, точно так же новый чехословацкий режим в Праге наложил эмбарго. Многие венцы погибли в суровую зиму 1918–1919 годов, в городе голодали почти все два миллиона жителей. За один год до конца войны 96 % австрийских детей официально признавались «недокормленными». Голод на истощенных лицах жителей набросил на дух города пелену, а черная вдовья вуаль стала признаком проститутки.

В деревне фермеры, обходя стороной государственный закон о максимальных налогах, тайно продавали горожанам по грабительским ценам хлеб, молоко и яйца, но когда те же крестьяне приходили в магазин, радостно зажав в кулаке пачку денег, в надежде купить инструменты, горшки, молотки, косы и котлы, они с удивлением узнавали, что владельцу лавки пришлось увеличить цены вчетверо, чтобы купить хлеб, молоко и яйца. В лихорадочной атмосфере гиперинфляции горожанин и крестьянин скоро поняли, что деньги не работают и лучше перейти к товарному обмену. Так антиквариат, книги в кожаных переплетах, ювелирные изделия и произведения искусства перешли от буржуа к крестьянину в обмен на еженедельное снабжение продуктами. Во время войны стоимость австрийской кроны упала в 16 раз из-за экстравагантной манеры правительства печатать купюры, чтобы платить по счетам, и к августу 1922 года бумажные деньги практически обесценились, а потребительские цены выросли в 14 000 раз по сравнению с довоенными.

После смерти Курта акции его сталелитейного завода в Юденбурге перешли к его деловому партнеру Себастьяну Даннеру, а имущество в Австрии и долю в семейном фонде разделили между братьями и сестрами. Миллион крон отдали на благотворительность. Пауль, исполнитель его воли, хотел потратить все на садовые наделы для бедных. Ведомый убеждением, что возделывание земли благотворно повлияет на физическое и моральное состояние венцев, поможет в борьбе с голодом и предложит разумную альтернативу большевизму, Пауль встретился со множеством трудностей. Купить землю и решить, как ее распределять, оказалось неразрешимой проблемой; в итоге он передал миллион досточтимым бюргерам из городского совета, которые не смогли что-либо с ним сделать.

В Швейцарии Гретль, отрезанная от семьи и раздосадованная, что не находит полезного занятия и не может дать выход своему патриотизму, жаловалась на одиночество. На самом деле она завела множество друзей, и одной из ее подруг стала правнучатая племянница Наполеона принцесса Мария Греческая, недолго проживавшая в том же отеле в Люцерне. Как и у многих друзей Джерома и Гретль, у принцессы Марии были связи в высоких дипломатических и политических кругах. Одно время она была любовницей французского премьер-министра Аристида Бриана, а позже познакомила Гретль со своим кумиром Зигмундом Фрейдом, у которого когда-то консультировалась по поводу фригидности. Куда бы ни приезжали Гретль и Джером, в Вену, Берлин, Лондон или Берн, они обычно заводили знакомство с американским послом или консулом. Эти связи — оставлявшие за ними слабый шлейф шпионажа — позже окажутся невероятно полезными.

Одним из друзей Стонборо в Швейцарии был американский посол и полномочный министр Плезант Стовал, которого Гретль просила посодействовать в отправке специального поезда из Швейцарии в Вену с грузом в виде 161 472 банок сгущенного молока (стоимостью 10 000 долларов) для умирающих от голода детей старой империи. Сначала американские власти возражали против любого сотрудничества с нейтральными государствами, которое могло бы пойти на пользу Германии или Австрии, и Джером ругал Гретль за то, что она привлекает к себе внимание. Американские дипломаты с подозрением относились к дружбе Стонборо с принцессой Марией Греческой, но когда Гретль и Джером заверили их, что покинут отель «Националь», им наконец поверили. У руководства США были свои причины кормить голодающих австрийцев, а представительство США в Швейцарии в итоге согласилось протянуть Гретль руку помощи. Сгущенного молока, купленного на ее деньги, теоретически хватило бы, чтобы кормить 4000 детей целый месяц, но австрийские власти так и не подтвердили получение, и неизвестно, дошел ли груз до тех, кому он предназначался, во времена грабежей и острого голода.

В августе 1919 года, к неудовольствию Пауля, Гретль назначили специальным представителем American ReliefAdministration, или ARA, американской государственной организации, изначально созданной для того, чтобы переправлять союзникам избыток американских продуктов под слоганом «Еда выиграет войну». Вернувшись в Вену, Гретль встретилась с председателем ARA, Гербертом Гувером (позднее — тридцать первым президентом США), которому нужно было распределить 500 000 тонн продуктов среди голодающего населения Австрии. Многим операция могла показаться всего лишь приятным, альтруистическим гуманитарным жестом покоряющей нации по отношению к поверженному врагу, но на самом деле негласной политической целью Вашингтона было остановить продвижение коммунистической революции с востока. В Белом доме считали, что голодающий народ скорее примет социалистическую идеологию, чем сытый. Так что когда в декабре 1919 года Гретль отправили от ARA в США, чтобы помочь собрать средства для помощи голодающим в Австрии, она (сознательно или неосознанно) стала американским агентом, выполнявшим тайную операцию США по предотвращению распространения большевизма в Европе.

В начале 1938 года Людвиг спросил одного из своих кембриджских учеников, Теодора Редпаса:

— В вашей жизни были какие-нибудь трагедии?

— Ну, смотря что вы считаете трагедией, — ответил Редпас.

— Я, конечно, говорю не о смерти вашей восьмидесятипятилетней бабушки. Я имею в виду самоубийства, сумасшествие или скандалы[217].

Если следовать этому определению, жизнь Людвига была трагична, как и, соответственно, жизни всех Витгенштейнов. В их семье зашкаливало количество как самоубийств и сумасшествий, так и скандалов. Людвиг и Гретль враждовали. Она раздражала его тем, что все контролировала и всех опекала, а ее он бесил, потому что был непочтителен и неуправляем. Когда Пале в Нойвальдэгге был освобожден от следов присутствия Карла, Гретль настояла на том, чтобы Людвиг даже не приближался к ремонту, потому что его непримиримые вкусы «не лучше любой чуши». В Швейцарии Гретль трогали длинные письма Пауля, написанные левой рукой, но еще до своего возвращения в Вену в июне 1919 года она нашла повод резко с ним поссориться.