Стоит отметить, что Гермина и мать указывают разные даты смерти Курта. Миссис Витгенштейн пишет про «конец октября», а Гермина — «27 ноября». В следующем письме от 10 января 1919 года Гер-мина пишет: «Курта убили 27 сентября, это очень печально»[211]. Наиболее вероятная дата смерти — конец октября, как утверждала в самом начале фрау Витгенштейн, — скорее всего, 27-го, в день, когда лорд Каван и генерал Диаз обеспечили себе плацдарм на Пьяве и австрийцы взбунтовались. На итальянском фронте бои к 27 ноября уже закончились, поэтому дата Гермины, скорее всего, неверна.

Возможно, интереснее дня смерти Курта — вопрос о том, почему и как это произошло. В мемуарах Гермина писала: «Мой брат Курт застрелился без видимых причин во время наступления Италии в последние дни Первой мировой войны»[212]. Она игнорирует тот факт, что причины суицида в те дни пытались установить, и с тех пор среди разных ветвей семьи гуляют различные противоречащие истории. Одна из версий, которую Пауль рассказал своей подруге Марге Денеке в 1920-е годы, была записана в 1961 году, сразу после его смерти. Ее можно считать версией Пауля:

Эта версия противоречит версии сына Гретль, Джи Стонборо, который рассказывал (возможно, со слов матери), что Курт застрелился, как и многие другие австрийские офицеры, в двадцатичетырехчасовой период после подписания перемирия 3 ноября, потому что не хотел попасть в плен к итальянцам. Если это действительно было так, то историю могли изменить, чтобы не посрамить Людвига, потому что тот решил сдаться и его взяли в плен.

Еще одну версию записала дочь Пауля Иоганна, побеседовав с членами семьи в Австрии в 1980-е годы. История в целом напоминает рассказ Денеке, но с добавлением некоторых деталей. Курту, говорит она, приказали вести людей через реку Пьяве. Последовала жаркая перепалка с командиром, в которой он кричал: «Я не могу приказать моим людям погибать просто так. Война уже проиграна». В этот момент он выхватил из кобуры пистолет и пригрозил офицеру, что если тот немедленно не испарится, он его застрелит. Ошеломленный командир ушел, громко прошипев угрозы о военном суде. Курт собрал своих рядовых и приказал им идти по домам, а через минуту застрелился.

В четвертой версии говорится о том, что взбунтовались рядовые, а не Курт, что он приказал им наступать, а они отказались подчиняться, покинув его на поле боя. Стоя в одиночестве с 11-миллиметровым револьвером Гассера в руке, без единого человека рядом под мощным итальянским обстрелом, он вынужден был спешно выбрать одну из трех страшных альтернатив: или дезертировать вместе с рядовыми, или сражаться в одиночку и умереть либо попасть в плен, или пустить пулю в голову. Он выбрал последнее и убил себя, подчинившись внезапному приступу ярости.

Теперь уже не так важно, какой из вышеописанных сценариев ближе всего к исторической правде ноября 1918 года, поскольку члены семьи теперь считали Курта — ребячливого, беззаботного, несерьезного Курта — героем (по крайней мере на тот момент). Как и многих из восьми с половиной миллионов жертв великой войны, его не похоронили, и его останки лежат сегодня где-то на берегах Пьяве. У Пауля, четвертого сына, ставшего внезапно главой семьи; Людвига, плененного итальянцами; Гретль, сосланной в Швейцарию; у фрау Витгенштейн и ее дочерей Гермины и Хелены дома в Вене новости о смерти Курта вызвали подавленные воспоминания о замалчиваемой трагедии; но здесь разница была налицо, так что горькие новости принесли хоть и слабое, но утешение: в отличие от несчастных Ганса и Рудольфа, самоубийство Курта считалось «смертью храбрых».

Вера Пауля и Людвига в его героизм ни разу не дрогнула, а Гермина по неизвестным причинам сомневалась. В ее сказочных мемуарах много страниц посвящено неумеренной похвале заслуженных тетушек и дядюшек, семейным связям и любимой Розали. Есть целая глава о Людвиге, где он показан как «самый интересный и стоящий из братьев»[214], она оставляет доброе и озадачивающее описание Ганса в юности, но практически ничего не говорит о Пауле и Рудольфе. Портрет Курта занимает единственный абзац, она изображает его «беззаботным» человеком, «типичным богатым холостяком без серьезных занятий» с «безвредным веселым характером» и «естественной и милой музыкальностью», который, несмотря на все это, кажется, нес в себе «зачаток отвращения к жизни». Никакого упоминания о его героизме в 1918 году, ни словечка, словно она принимала его самоубийство за проявление слабости. К крайнему раздражению братьев, она часто сравнивала их с отцом, не в их пользу, конечно. «Папа никогда бы так не сделал; если бы папа был здесь, он бы…» Умер ли Курт, размышляла она, «от недостатка этой вот концепции моего отца „должен во что бы то ни стало“, который так хотел повлиять на сыновей, или же просто ему не хватило выносливости, что сказалось в какой-то момент, конечно, не самый тяжелый в войне?»[215] Этого она так и не узнала.

К середине ноября 1918 года война наконец закончилась. Защищая империю, два миллиона австро-венгерских солдат сложили головы в ожесточенных боях с русскими, итальянцами, сербами, румынами на линии фронта, протянувшейся от итальянских Альп до холмистого ландшафта западной Польши. Более двух миллионов человек попало в тюрьмы в России, и три миллиона получили тяжелые ранения. Могущественная монархия, в защиту которой велись эти бои, распалась, и с ней долгая эпоха величия Австрии подошла к плачевному финалу. 11 ноября Карл I, император Австрии, король Венгрии и Богемии, отказался от «любого участия в руководстве государством» и через четыре месяца, без официального отречения, уехал на поезде с женой, императрицей Зитой, облаченной в траурные одежды, через швейцарскую пограничную станцию в Фельдкирхе вести жизнь в изгнании. В свое короткое правление он стремился сохранить мир. Он был единственным из лидеров воюющих государств, кто запретил использовать ядовитый газ. В 1921 году его депортировали на атлантический остров Мадейра, где он умер от пневмонии год спустя.